Русский крест: Литература и читатель в начале нового века
Шрифт:
С начала 90-х годов именно критики, а не знаменитые прозаики, как было принято раньше, встали во главе литературных журналов. Происходит отказ от идеализации самого занятия литературным делом. Поход представителей новых поколений критиков и прозаиков к журналу и его критическому блоку прагматичен: «Сегодняшний „толстяк“, публикующий журнальные варианты художественных текстов и критический блок, представляет собой идеальную для российской конфигурации форму раскрутки произведения и автора» (Ольга Славникова).
В начале 90-х на авансцену выдвигается новая разновидность литературной критики – газетная. В «Независимую газету» приглашены литературные критики Борис Кузьминский и Андрей Немзер, которые обладали отличной филологической подготовкой. Здесь формировалась
Вместо так называемого «единого литературного процесса» возникает не просто «другая литература», как показалось в конце 80-х, а несколько литератур, и у каждой есть свои критики. Каждый лидер может выдвинуть, обосновав свой выбор, свою «группу» в качестве главной. Так, Александр Агеев (Конспект о кризисе. – Литературное обозрение, 1991, № 3) рассуждает о том, что только книги о ценностях «частного человека» (А. Битов, Б. Окуджава, В. Маканин, А. Курчаткин, Р. Киреев) «составляют, очевидно, некий мейнстрим, главное течение литературы», Вячеслав Курицын, отметив распадение процесса на «субкультуры», выдвигает постмодернизм как «единственно актуальное эстетическое состояние» (Огонек, 1991, № 8).
Единого смыслового пространства критики более не существует.
Если литературная критика – условно аристократическая – предлагает и обсуждает свои версии развития литературы, пытается выстроить систему оценок, если ее адресат – серьезный читатель, то литературная журналистика (гламурная критика нового века) представляет прежде всего интересы рынка. Если аристократы влияют (или думают, что влияют) на литературу, то литературные журналисты гордятся тем, что, как им кажется, влияют на объемы книжных продаж.
Кроме критики аристократической, критики газетной и критики гламурной проявляется еще одна разновидность критики: филологическая. Она возникает вместе с новыми периодическими изданиями, основанными на фундаменте строгой филологии, – «Новое литературное обозрение», издававшаяся некоторое время «Новая русская книга». «Критическая масса», появившаяся на месте исчезнувшей «Новой русской книги», тоже исчезла.
Но поляризация – и деление – критики происходят постоянно. Критики разделяются по отношению к определенным ценностям, главная из которых – сама литература, ее существование. Алла Латынина вслед за В. Лакшиным подвергла сомнению само ее развитие, назвав ситуацию «сумерками литературы». Задачей критиков, придерживающихся другого мнения, стала демонстрация наличия новых явлений в литературе – будь то постмодернизм, включая концептуализм, необарокко, соц-арт и другие направления (Вячеслав Курицын, Михаил Эпштейн; с комментариями выступили Михаил Айзенберг, Дмитрий А. Пригов, Сергей Гандлевский и др.), будь то традиционная по духу проза писателей новых поколений – прежде всего Петра Алешковского, Андрея Дмитриева, Марины Вишневецкой, Алексея Слаповского, Марка Харитонова, поддерживаемая Андреем Немзером и Александром Архангельским. Критики, выдвинувшие «новых реалистов» (Олег Павлов, Алексей Варламов и др.) – Павел Басинский, например – рисуют свою карту современной словесности не совпадающей с другими вариантами (например, сугубо «национальным» вариантом В. Бондаренко). Критики стремятся «зарегистрироваться»
Вторжение массовой литературы вывело на общелитературное поле еще одну разновидность – критика-дизайнера. Его жанры: апологетическая аннотация вместо рецензии, рекламный листок вместо аналитики.
Несмотря на эти обстоятельства, сегодня критики всех поколений действуют в литературном пространстве: шестидесятники и антишестидесятники-почвенники; семидесятники и восьмидесятники, девяностники и «нулевики»: в газетах и Интернете, еженедельниках и на радио, а также в упрямо продолжающих выходить, несмотря на опережающие поминки, толстых литературных журналах. Не хор, но и не разнобой, потому что площадки поделены; и только в «толстожурнальной» пересекаются критики всех поколений, от Ирины Роднянской до Валерии Пустовой, Евгении Вежлян, Василины Орловой («Новый мир»), от Валерия Шубинского и Владимира Поляковского, Дарьи Марковой, Ольги Бугославской до Лазаря Лазарева и Андрея Туркова («Знамя»).
Это опровергает тезис о том, что каждому поколению в критике соответствует свой формат – и семидесятник не имеет права на аккредитацию в интернет-критике, а критик условно молодой противопоказан толстому журналу. Для разъяснения ситуации следует обратиться хотя бы к молодой поэзии, имеющей шанс выйти на смотровую площадку там и тут. Да, критика утратила былую – неофициальную, что поважней официальной – влиятельность и пока не обрела новой. Так ведь и газеты, столь же влиятельной, как «New York Times», у нас тоже нет.
Но будет?
Лютые патриоты (Особенности националистического дискурса в современной литературной критике)
Что же делали все эти годы русские поэты? За ответом не требуется лезть в карман: страдали, пили, плакали и матерились.
С. М. Казначеев. Современные русские поэты (М., 2006)
1
В модной в узких кругах телепрограмме «Апокриф», посвященной модной теме «Мода на моду», слышу от ведущего: «Проханов? Модный писатель!». Дорогого это определение стоит именно в устах Виктора Ерофеева – постоянного посетителя модных медиаинтерьеров – да еще в присутствии модного навсегда Василия Павловича Аксенова, приглашенного гостя передачи. Модный нынче персонаж, намного более модный, чем Ерофеев и Аксенов, писатель Александр Проханов. В любых так или иначе связанных с политикой либо общественной жизнью ток-шоу именно он, Проханов, – представитель якобы оппозиционной стороны, не очень-то богатой яркими личностями. Так и вижу составляющего гостевой список Владимира Соловьева, уныло перебирающего – Жириновский, Лимонов, Митрофанов, Проханов… хватит пальцев на одной руке.
Важное условие – чтобы персонаж был с «сумасшедшинкой», чтобы – заводной, чтобы распалялся, кричал, бледнел-краснел, желательно брызгал слюной. Тогда и аудитория, глядишь, подзарядится, возникнет напряжение и азарт.
Итак, два полюса – резко либеральный и акцентированно антилиберальный. А между ними проваливается нечто вялое, «центристское», мямля, а не человек и не партия, одно мычание, хоть его автор будь трижды членом правящей партии.
А тем, кто воспринимает телеящик как развлечение, только того и надо – они никого не ассоциируют с какими-то партиями. Им – прикол нужен.
Ну а другим?
А другим стало как-то все равно. Аргументы исчерпаны – и сколько ни впадай в искусственную истерику Проханов, ничего нового не прибавится. За исключением одного, но очень существенного факта: расширяется аудитория.
Непременные участники теледиалогов? Диалогами это назвать трудно – скорее стравливание участников на потеху публике.
Для стравливания не всякий годится.
А тот, кто годится… Отбирая такового, организаторы «дискуссий» не смотрят на background, не интересуются реальным содержанием и происхождением идей. Им важна высекающаяся эмоция, градус схватки. А градус, конечно же, зашкаливает.