Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра
Шрифт:
В художественном дневнике Апухтина и классическом Чайковского есть ряд смысловых совпадений, которые обусловлены общим для обоих душевным состоянием. Дневник Павлика Дольского: «Чтобы подводить итог прошлой жизни, прежде всего надо решить, какой я, собственно, человек: хороший или дурной <...>» [343] Дневник Чайковского: «Жизнь проходит, идет к концу, – а не до чего не додумался <...> Так ли я живу, справедливо ли поступаю?» [344] .
343
Там же. С. 317.
344
Чайковский П.И. Дневник. – М.; Пг., 1923. С. 162.
Смысловые параллели можно
345
Тургенев И.С. Дневник лишнего человека. – И.С. Тургенев ПСС и П: В 28 т. – М.; Л., 1969-1968. Т. V, 178.
346
Апухтин А.Н. Дневник Павлика Дольского. – Проза русских поэтов М., 1982. С. 310.
Душевное состояние умирающего Чулкатурина близко состоянию Павлика Дольского, несмотря на разницу в возрасте в 15 – 18 лет. Поэтому жанровая структура дневников, их содержательные узлы во многом однотипны. Главным идейным мотивом обоих дневников является неудовлетворенность героев прожитой жизнью. Понятие «лишний человек» в устах Чулкатурина является синонимом «несчастного человека». Павлик Дольский говорит о себе: «Я был несчастлив много лет» [347] . Итогом их несчастливой жизни становится одиночество, которое оба испытывают на закате жизни и вследствие которого начинают вести дневники.
347
Апухтин А.Н. Дневник Павлика Дольского. – Проза русских поэтов М., 1982. С. 362.
Вторым содержательным элементом двух дневников является их центральный сюжет – «главный и единственный роман» в их жизни. Он служит поворотным пунктом в судьбе героев и во многом определяет всю их дальнейшую судьбу. «Роман» является для обоих одновременно самым счастливым и самым мучительным воспоминанием. Остальной материал группируется вокруг «романа», образующего сюжетное ядро дневников.
Совпадения на уровне содержания имеют место и в деталях. Так, в дневнике Чулкатурина за больным героем ухаживает его старая няня Терентьевна: «Вчера я <...> большею частью лежал на постели и беседовал с Терентьевной» [348] . Павлик Дольский также коротает дни во время болезни в общении со старушкой няней: «Мое единственное развлечение – бесконечные разговоры с Пелагеей Ивановной <...>» [349] .
348
Тургенев И.С. ПСС и П: В 28 т. – Т. V. С. 218.
349
Проза русских поэтов. – М., 1982. С. 362.
Несмотря на разницу в финале двух дневников-повестей – смерть Чулкатурина и выздоровление Павлика Дольского, – обоих героев сближает общий идейный мотив, звучащий в заключительных записях их журналов – мотив любви к жизни и понимания ее как единственной человеческой ценности. Павлик Дольский: «Я знаю только одно, что люблю жизнь во всех ее проявлениях, люблю саму мысль, что я живу на свете» [350] ; Чулкатурин: «Весна, весна идет! Я сижу под окном и гляжу через речку и поле. О природа! природа! Я так тебя люблю <...> Прощай, жизнь, прощай, сад, и вы, мои липы! <...> Живите, живые!» [351] .
350
Там же. С. 362.
351
Тургенев
иоа дневника слизки своим жанровым содержанием: их основную часть составляют воспоминания авторов (Тургенев: «Э! расскажу-ка я самому себе всю свою жизнь»; Апухтин: «Я весь живу в прошедшем»). В истории классического дневника встречаются образцы, в которых содержательным ядром записей были воспоминания или современные события, рассматриваемые под углом зрения прошлого (дневники А.А. Олениной, А.П. Керн). Они охватывали тот временной интервал, в который укладывалось главное событие – любовная история или жизненная драма дневниковеда. Тургенев и Апухтин создали в художественных дневниках-повестях оригинальный жанр, в котором центральное событие жизни рассматривалось при подведении жизненного итога. Благодаря этому сюжетное действие приобретало особый драматизм, эстетически выглядело выразительнее. Таким образом, классический дневник давал художникам слова новый материал, открывал для них возможность более глубокого проникновения во внутренний мир человека, исследования его психологии средствами, имевшимися в распоряжении нехудожественного жанра.
в) классический дневник в художественной прозе
Классическим мы называем дневник, который автор вел непрерывно в течение долгих лет, порой всю свою сознательную жизнь. Функционально он отличается от юношеских дневников и дневников, начатых во второй половине жизни. Различия между типами обусловлены социально-психологическими причинами.
В художественной прозе XIX в. по понятным причинам нет произведения, которое представляло бы жанровую имитацию дневника за длительный период (десять лет и более). Писатели ограничивались «выдержками» из многолетних дневников своих героев, встроенными в текст романа или повести. В большинстве таких произведений «выдержки» были краткими и использовались как художественный прием самоанализа героя. Исключение составляет роман Н.С. Лескова «Соборяне», где дневник одного из главных персонажей – «Демикотоновая книга» Савелия Туберозова – составляет значительную часть текста и играет огромную роль в раскрытии идейного замысла произведения.
Дневник старгородского протоиерея охватывает 35 лет его жизни – от рукоположения по окончании семинарии и почти до смерти. Жанровое содержание дневника не укладывается ни в бытовой дневник, ни в психологический. В нем описание ежедневных событий сочетается с глубокими размышлениями о вере, жизни, нравственности, человеческом характере. Попадают на страницы дневника и факты общественно-политической жизни (чтение «Колокола», проявления нигилизма). Дневник богат образами, к числу которых относятся не только главные герои «хроники», но и эпизодические персонажи.
Савелий точен в хронологии и почти не выходит за рамки локального времени – пространства: «Третьего дня, часу в двенадцатом, я был несказанно изумлен <...>»; «Пишу сии строки, сидя в смраднице на архирейском подворье <...>» [352] .
Дневник служит Савелию своеобразной шкалой, на которой он отмечает этапные жизненные события: «Год уже протек, как я благочинствую»; «Год прошел тихо и смиренно»; «Семь лет и строки сюда не вписал. Житие мое странное, зане житие мое стало сытое и привольное» [353] . Семилетний перерыв в записях не является вольностью Лескова. История дневникового жанра дает немало примеров, когда авторы надолго оставляли дневники, а потом снова возвращались к работе над ними (Жуковский, Л. Толстой, Никитенко, Герцен).
352
Лесков Н.С. Соборяне. – Н.С. Лнсков. Собр. соч.: В 11 т. – М., 1956-1958. Т. 4. С. 44, 54.
353
Там же. С. 57, 62, 63.
Типологически «Демикотоновая книга» ближе экстравертивным дневникам. Внешние события в ней преобладают, а размышления вытекают из них и количественно уступают им. Савелий – даровитый повествователь, он старается подробно рассказать об интересных фактах и именно в этом видит главную задачу. Преобладание фактов над рассуждениями в дневнике объясняется жизненной миссией, которую добровольно берет на себя Савелий: «Мечтал некогда обиженный, что с достоинством провести могу жизнь мою уже хотя не за деланием во внешности, а за самоусовершенствованием собственным; но не философ я, а гражданин <...>» [354] .
354
Там же. С. 69.