Русский полицейский рассказ (сборник)
Шрифт:
Пролейский
Не быть бы счастью, да несчастье помогло
Была темная осенняя ночь. Сильный дождь и холодный октябрьский ветер пронизывали стоявшего на посту в одной из окраин города С. городового Нестерова. Нестеров происходил из бедных крестьян одной пригородной деревушки; поступил в С-кую полицию в 1904 году, по окончании военной службы в саперном батальоне, и слыл за исполнительного служаку. Боже мой! Как скучно стоять в такую ночь, да и в казарме одному-то не отраднее, подумал Нестеров. Дождь лил как из ведра. Нестеров прошел по окраине, остановился у угольного домика, привалился к забору и задумался. Нет, не быть Тане моей, да и как же можно – она девушка богатой семьи, а я-то что? И в полиции-то за три года ничего не нажил,
Таня, о которой рассуждал Нестеров, была дочерью богатого крестьянина той же деревни, из которой происходил Нестеров; она была стройная, красивая брюнетка; не один только Нестеров засматривался на нее, а сватались даже женихи и из других сел, да не хотела Таня бросать родного крова и своих родителей, а только говорила отцу: не судьба, знать, мне, торопиться замуж, женихи все не по мне.
Какой-то звук заставил Нестерова вскочить с места. Что это? Никак «караул» кричат! Так и есть – надо бежать. Ощупав на ходу револьвер, прошептав молитву, Нестеров побежал к оврагу, проходившему окраиной города, откуда слышался крик: «Караул, помогите!» Добежав до оврага, Нестеров остановился и стал прислушиваться; из оврага доносился храп и шепот нескольких голосов, у оврага стояла лошадь, запряженная в тарантас, но, что делалось в овраге, было не видно. Нестеров окрикнул и дал свисток, в это время из оврага выбежали несколько грабителей и начали стрелять в Нестерова, а затем уселись на лошадь и думали ускакать, но лошадь свернула в канаву и упала. Нестеров продолжал стрелять в грабителей, которые, в свою очередь, отстреливались. Добежав до лошади, Нестеров почувствовал боль в боку и упал, он был ранен двумя пулями. На выстрелы приехал наряд ночного обхода и обнаружил убитым одного грабителя и раненными на месте грабителя и Нестерова, а на дне оврага неизвестного мужчину, у которого были завязаны руки и ноги, а из кармана похищено около тысячи рублей, которыми, однако, грабителям воспользоваться не удалось, так как они попали грабителю, которого убил Нестеров. Нестерова в бессознательном состоянии отвезли в больницу, где он пробыл около 2-х месяцев, находясь между жизнью и смертью. В больнице Нестерова посетил полицмейстер и, объявив ему благодарность губернатора за его доблестную службу, выдал денежную награду и поздравил с назначением его урядником в N-ский уезд. Деревня, в которой жила Таня, была расположена в участке Нестерова; тут-то Нестеров, не задумываясь, и решил посватать Таню. Я теперь урядник, ношу мундир со светлыми пуговицами, в селе меня принимают за начальника, не откажет же мне отец Тани, рассуждал Нестеров и, оседлав лошадь, поехал в деревню к отцу Тани сделать предложение. При входе в дом на крыльце встретилась ему Таня и просила войти в дом, где отец ее сидел за чаем.
– Добро пожаловать, господин урядник, чайку не хотите ли, аль закусить, чем Господь послал, а потом уж о деле будем говорить.
Нестеров сел за стол и не упустил заметить, как Таня заглядывала на него в дверь из другой комнаты. Выпив стакан чаю, Нестеров решил прямо говорить о деле и, обратившись к отцу Тани, сказал:
– Петр Никитич! Я к вам по личному делу; один я, а у вас дочка есть, скажите прямо, могу ли я быть вашим зятем?
Петр Никитич опустил голову, немного подумал и сказал:
– Дочь свою я за вас отдам, если она пойдет, я люблю полицию, полиция мне жизнь и деньги спасла, – и рассказал историю нападения на него в городе.
Тут только Нестеров узнал, что он, в ту темную ночь, спас жизнь отца Тани, и рассказал также о себе. Петр Никитич, выслушав о том, как был ранен и страдал Нестеров, заплакал и, обняв Нестерова, позвал Таню и сказал:
– Вот мой спаситель, а твой жених; он любит тебя; его нам Бог послал.
Таня слышала в дверь весь разговор отца с Нестеровым и, подойдя к отцу, упала на колени и сказала:
– Тятенька, благослови нас!
Е. С.
Случай
Рождественский Рассказ
Канун Рождества
Ночь уже наступила, но не светлая праздничная ночь, полная радости и ожиданий, а темная, угрюмая, как душа разбойника. Только изредка, когда ветер, набегая порывами, разгонял черные тучи, серебряный серп месяца, словно крадучись, бросал на землю волны бледного, обманчивого света. И этот свет, сливаясь с отблеском снежной пелены, придавал всему окружающему странный фантастический характер.
По дороге с Панасюковой мельницы в село Вовчок ехал урядник Яковенко в небольших санках, запряженных шустрой лошадкой.
Мелодично позвякивали бубенчики, лошадка привычно бежала бодрой рысью, и санки, словно пьяные, качались то в ту, то в другую сторону по скользкой дороге. Урядник был погружен в глубокое раздумье и только от поры до времени повторял вполголоса:
– Вот так история!..
Действительно, «история»: сгорела Панасюкова мельница, и, как удалось установить Яковенко, сгорела от поджога. Но кто поджег мельницу?..
Мысль об этом не давала Яковенко покоя, и он постепенно приходил к убеждению, что поджог совершил сам владелец, чтобы получить страховую премию и построить новую мельницу, – сгоревшая была очень ветха, требовала частого ремонта и связанных с ним расходов. А Панасюк не любил тратить лишнюю копейку и нередко хвалился помольщикам, что он выстроит лучшую мельницу, чем у жида Авербуха. Постепенно мысль о виновности Панасюка крепла, стремясь найти к этому реальные основания. Как хорошо будет, когда он, Яковенко, откроет поджигателя! И в глазах начальства выдвинется, и получит от страхового общества денежную награду. Пожалуй – скоро очутится и на должности надзирателя: начальство – он знает – ценит его полицейскую сметку, расторопность, энергию… Хорошо будет!..
Но набежал порыв ветра, схватил горсть снега, бросил уряднику в лицо и сразу потушил искры его приятных мечтаний…
И Яковенко стал думать о том, как скверно быть полицейским, какая это тяжелая служба. Мало того: прямо каторжная служба! Вот, например, попадись ему навстречу исправник, так, пожалуй, уволил бы за то, что он, урядник, едет в санках, а не верхом: «Урядник всегда должен быть на коне», – при всяком случае говорит исправник. Хорошо, что становой пристав не обращает на это внимания, а то путайся в такую погоду верхом… Или вот теперь, в сочельник, все люди как люди, и бедные, и богатые встречают дома, в кругу семьи, радостный праздник, а он едет одинокий, словно отрезанный от всего живущего… Что-то теперь у него дома?.. Жена, вероятно, уже давно приготовила ужин и ожидает его возвращения, а детишки возятся возле елочки… Не все: маленький Коля, вероятно, спит, как суслик.
И мысли о семье, о домашнем уюте, о святом празднике теплом повеяли в его душу…
До Вовчка оставалось ужо версты две, когда Яковенко вдруг наехал на одинокого путника, медленно шагавшего по дороге.
Эта неожиданная встреча в такое время, как сочельник, когда все люди сидят по домам, сразу заставила урядника подтянуться, и он крикнул:
– Кто идет?
Ответа не последовало. Путник зашагал быстрее.
Урядник окликнул его вторично, но опять безрезультатно. Наконец, урядник пригрозил стрелять и вынул из кобуры револьвер; однако путник невозмутимо продолжал шагать.
«Что он, глухонемой, что ли?» – подумал урядник и, сунув револьвер за борт шинели, подъехал к нему и строго сказал:
– Стой. Ты кто же будешь?
Путник остановился, показал рукою на свой рот и отрицательно покачал головою.
«Ишь ты, бедный немой, – подумал урядник, но тотчас в нем заговорил здоровый полицейский скептицизм, – притворяется, каналья!»
Урядник жестами показал ему предъявить паспорт, но глухонемой пожал плечами и сделал попытку двинуться дальше.
«Ты, братец, весьма подозрительная птица», – подумал урядник, задержал его и настойчиво указал садиться в санки. Глухонемой несколько мгновений раздумывал, колебался и затем грузно опустился рядом с урядником.