Русский полицейский рассказ (сборник)
Шрифт:
Исправник Попов, между прочими газетными сообщениями, прочел такую фразу: «Пущенная полицейская собака Лона оказала положительно чудеса розыска…»
– Черт возьми, нужно, наконец, чтобы и у меня в уезде происходили чудеса! – воскликнул Попов и приказал позвать надзирателя Иванова. – Я вас отправляю учиться дрессировке, – сказал он Иванову, – причем имейте в виду, что вы сами меня об этом просили и выразили чрезвычайный интерес к этому делу и большую любовь к животным.
– И большую любовь к животным, – машинально повторил опечаленный Иванов (он служил по полиции всего
Проведенные три месяца на курсах дрессировки прошли для Иванова как какой-то кошмар и долгое время спустя представлялись ему в виде огненной собаки с тремя головами.
– Боже мой, – говорил он своим сослуживцам, – вы подумайте: целый день собаки и собаки. Утром занятия с собакой, потом кормежка ее, в 12 ч. лекции о собаке, после обеда отдыхаешь и видишь во сне собаку, потом опять занятия с собакой, кормежка, сон и во сне собака. И все это пересыпано думами и разговорами о собаках.
Собака до того засела в голову Иванову, что в стуке колес поезда, на котором он возвращался домой, Иванов ясно слышал: «Доберман, доб-ер-ман, доб…»
А паровоз кричал: «Пи-и-инчер!» Первое время по возвращении с курсов Иванов ловил себя на совершенно нелепых словах и поступках.
На прислугу, например, он кричал, почему она так долго не апортирует обед. У заболевшего ребенка с серьезным видом щупал нос и говорил, что нос сухой и горячий, а потому нужно послать за ветеринаром. С постановкой же градусника для измерения температуры он однажды выкинул совершенно дикий поступок.
– Ну-с, – встретил Иванова исправник Попов на следующий день после его приезда, – чему, дорогой мой, научились? Завтра, – добавил он, – произведем смотр вашей собачке.
– Но, господин исправник, собачка прошла лишь одну треть всего обучения, и я попросил бы вас пока воздержаться от демонстраций.
– Вы, – вспылил исправник, – учили там собак и, кажется, решили учить свое начальство. Завтра утром я буду смотреть собаку.
И действительно, на следующий день состоялся смотр.
Собака Тоби прекрасно проделала апортировку, искала спрятанные вещи, окарауливала, подавала голос и проч.
– Ну-с, – сказал исправник, когда Иванов взял Тоби на поводок и замер в ожидательной позе, – покажите мне теперь полицейскую дрессировку.
– Но, господин исправник, я уже…
– Прошу не рассуждать. Позвать мне городовых, писцов и поставить среди них арестованного на той неделе беглого каторжника. Ты, – обратился он к старшему стражнику, – стащи со стола в моем кабинете карандаш и спрячь его к себе в сапог. Да, кстати, пускай станет в общую кучу уволенный стражник Петров, он вообще ужасный негодяй и пьяница. Вот мы и посмотрим, как ваша собака будет работать. Вам, конечно, известно, что всякая полицейская собака должна облаять всех воров, каторжников и прочих мошенников…
– Но, г. исправник, – взмолился Иванов, – собачка работает исключительно руководствуясь чутьем, а нравственные качества и отдельные поступки человека особого запаха не издают.
– Не издают, – взбесился исправник, – вы говорите, не издают! Вы думаете меня учить! Вы полагаете, что я говорю с ветра, свои выдумки! Сидоров,
Вы думаете, – продолжал он, – что я не умею отличать вздора, который пишут о полицейских собаках?! Нет-с, я, конечно, не поверю, что Треф ткнул носом на географической карте в остров Капри, когда ему приказали искать Максима Горького. А это, – ткнул он пальцем на принесенные газеты, – это не может быть вздором. Вот, возьмите № 31 и читайте: «…она вошла в помещение военного собрания и в буфете его остановилась против находившегося там в это время солдата, внимательно посмотрела на него и пошла… Оказалось, что преступник „разговаривал“ с тем именно солдатом, пред которым Леди остановилась».
Что-с, сударь вы мой, видите, что собака узнала даже того, кто разговаривал с преступником, а разговоры вообще, насколько мне известно, запаха не издают. А вот в № 47 говорится, что собака сперва набросилась на жену убийцы, а когда ей сказали: «Ищи убийцу», – то она схватила и самого убийцу. И я вполне уверен, что спроси у хорошей полицейской собаки, кто занимается беспатентной торговлей водкой или кто торгует папиросами в розницу собственной набивки, то и тогда собака укажет виновного. А при чем тут, скажите, запах?! Э, да что с вами разговаривать, ничему вы не научились и ничего не знаете…
Вечером надзиратель Иванов сидел на диване рядом со своей собакой, выпивал и говорил ей:
– Нет, ты скажи мне, Тоби, что мы теперь с тобой делать будем?
Тоби облизнулся и указал мордой на тарелку с колбасой.
– Нет, я не про то. Это мы, конечно, выпьем и закусим. Я говорю, как же теперь нам поступать. Мы должны угождать своим начальникам, подчиняться их требованиям и контролю, они производят оценку наших трудов, а между тем совершенно не сведущи в деле дрессировки и вашего брата в глаза-то никогда раньше не видали. Теперь скажи ты мне, что после всего этого они от нас требуют?
Тоби совершенно определенно мотнул головой на стол с закуской и выпивкой.
– Ты думаешь? Нет, это ты, положим, врешь. А требуют они от нас, чего и собакам-то и во сне не снилось.
Что же, скажи ты мне, нам остается делать?.. Виноват: на, закуси, но только не говори несправедливостей.
Собака ты моя, друг милый, какой же нам с тобой выход? Лгать? Самим открывать преступления, а сваливать на вас?!
Эх, собака, хороший ты человек, да только… выпьем, что ли?
Будущий полициант
Встреча со старым полициантом
Трудно описать ту скуку, какая одолевает человека, не привыкшего к далеким путешествиям и проводящего вторые сутки в вагоне, да еще полесской дороги.
Вечер. Поезд однообразно-монотонно громыхает. В вагоне слабо мерцает свет от огарка стеариновой свечки. Из немногих пассажиров которые, улегшись поудобнее на диванах, дремлют, а другие сладко похрапывают. Нет с кем перекинуться словом. A время бесконечно мучительно тянется черепашьим шагом. Я жестоко раскаивался, что вздремнул днем и благодаря этому теперь обречен на бодрствование среди сонного царства.