Русский полицейский рассказ (сборник)

Кудрявцев Дмитрий

Пока Сагачок открыл рот, чтобы ответить, Мотра успела отрекомендовать его и заметила, что он уже накормил и свиней, и коров.

– А-гa, хорошо, пусть пообедает с вами.

Сагачок в жизни своей не едал такого вкусного обеда – борщ со свиным салом, пироги с горохом, вареники и узвар, а перед обедом сама приставша вынесла бутылку водки и из собственных рук дала ему и десятскому по две рюмки, а Мотре и няньке – по одной. Сагачок чувствовал себя превосходно, и только мысль о становом от поры до времени беспокоила его. Но, по крайней мере, в этот день ему даже не пришлось видеть станового, который, как предрекла Мотра, проснулся около полудня, пообедал и уехал в гости к богатому мельнику в Кривую Долину.

Для Сагачка началась новая жизнь, гораздо лучшая, чем была дома. Дома ему приходилось тяжело работать, часто голодать и еще чаще слушать воркотню старухи-матери и жалобы ее на беспросветное житье.

А тут вся его работа как сотского

сводилась к тому, чтобы пойти раза два-три в неделю с казенными письмами на почту. Теперь он не боялся, что потеряет казенный пакет и попадет за это в Сибирь, и тащил на перевязи почтовую сумку так же равнодушно, как пастух торбочку с хлебом. Все остальное свободное время Сагачок находился в распоряжении приставши и – главным образом – Мотры. Он носил воду, колол дрова, давал корм свиньям и коровам – словом, исполнял обязанности батрака. Трудился он старательно, а потому заслужил расположение приставши и Мотры. Это расположение выражалось в том, что на кухне его ежедневно кормили и обедами, и ужинами. Сагачок редко стал бывать дома, несмотря на молодую жену, а если и бывал, то, ссылаясь на неотложные дела, старался поскорее улизнуть в становую квартиру, где он чувствовал себя прекрасно. Полученные от Вывюрки деньги он отдал в распоряжение матери и жены, которые засеяли поля и купили четыре овцы. Таким образом, Сагачок стал понемногу, как говорится, выходить в люди. Отношения к нему пристава – с точки зрения Сагачка – не заставляли желать ничего лучшего. Пристав, при более близком знакомстве с ним, оказался простым и добродушным, а не свирепым, сокрушающим скулы начальством, как воображал Сагачок. Пристав больше ездил в гости и играл в карты, чем «водворял порядок», и нередко бывало, что Сагачок по несколько дней не видел в глаза своего начальства. Понятно, такое положение Сагачка много зависело от того, что официально стручанским сотским числился Вывюрка, а он в глазах пристава был лишь на линии батрака при становой квартире, но – это только в глазах пристава, ибо и Сагачок, и все окружающие придерживались на этот счет иного мнения. Как бы там ни было, но Сагачок чувствовал себя прекрасно.

Время шло, наступила осень, и стручанам нужно было выбрать новых должностных лиц – сотского и двух десятских. С этой целью собрались они на площади у шинка Лейбы, и, когда был поднят вопрос – кого избрать сотским? – выступил Иван Бараболька, первый стручанский оратор, и сказал, что, по его мнению, сотского и десятских следует нанимать на общественные средства, потому что каждый порядочный хозяин, выбранный в эти должности, поступит как Вывюрка, то есть найдет заместителя. Стручане охотно согласились на предложение Барабольки, ибо каждый из них считал себя порядочным хозяином, и каждому не хотелось быть ни сотским, ни десятским. На наем сотского и десятских решили ассигновать двести рублей, получаемых от аренды общественного выгона, а то, что остается от этой суммы, затратить на «могарыч». Тотчас в становую квартиру был командирован один из обывателей с предложением Сагачку и десятским, не согласятся ли они оставаться в своих должностях и на будущий год, и какую потребуют за это плату. Десятские отказались, а Сагачок согласился за ту же плату, что получал от Вывюрки.

Так Сагачок остался «настоящим» сотским.

Сагачок сталь замечать, что, с момента избрания его сотским, отношение к нему пристава значительно изменилось. Раньше пристав как будто не замечал его существования, теперь же начал давать ему разные поручения, порой довольно трудные и неприятные. Так, ему приходилось возиться с арестантами, разгонять озорничавшие банды пьяных парней, выколачивать разные денежные сборы и т. п. Сагачок видел, что во всех случаях его служебной практики начальственный авторитет очень много значит, а потому почти не снимал «знака» с борта свитки, завел кленовую загнутую палку, как непременный атрибут каждого сельского должностного лица, и старался придать своему голосу, виду и манерам известную внушительность.

Стручане, слушая, как он ругает какого-нибудь подвыпившего парня, вспоминая и его отца, и деда, и всех родственников, одобрительно покачивали головами и говорили:

– Бравый наш сотский, хотя молодой, а бравый: так отчитывает, что за ушами трещит.

Сагачок постепенно входил в круг прямых своих обязанностей, незаметно ускользая из-под власти приставши и Мотры, но в то же время стараясь подлаживаться так, чтобы и та и другая были им довольны.

И это ему удавалось, потому что, если он не мог или не хотел выполнить какую-нибудь работу, поручал десятскому, а иногда просто зазывал для этой первого, кто проходил у ворот становой квартиры. И никто в таких случаях не отказывался, так как – кто его знает? – всяко бывает в жизни: откажешься, а потом каяться будешь…

Одну из незаменимых прелестей полицейской службы Сагачок находил в том, что стручане при всякой «оказии» угощали

его водкой. Он сразу оценил удобство своего положения и всегда старался выискать какой-нибудь предлог зайти к тому хозяину, у которого была свадьба, крестины, поминки. Понятно, его угощали водкой, предлагали пироги, вареники и другие лакомые блюда. Сагачок сначала отказывался от угощения, ссылаясь на неотложные дела и недостаток времени, но затем выпивал рюмку-другую водки, брал в руки пирог или вареник и уходил, поблагодарив хозяев. Стручанам очень нравилась такая «политичность» Сагачка, которую они приписывали его скромности, на самом же деле он руководствовался в этом отношении пословицей – «кусай поменьше, стане надовше», то есть пользуйся благами жизни понемногу, исподволь, и хватит их на долгие годы… А Сагачок решил пользоваться этими благами.

Пустячный случай открыл перед Сагачком новые перспективы. А случай был таков. Однажды, когда Сагачок объявлял очередным хозяевам выход на «шарварковые работы», один из хозяев, которому необходимо было поехать на мельницу, стал просить отменить его очередь, предлагая взять за это бесплатно и смолоть ему мешок-два зерна. Сагачок воспользовался этим предложением, и с той поры, оказывая кому-либо послабление в отбывании «шарварковой» повинности, в льготной уплате денежных сборов и т. п., всегда старался извлечь какую-нибудь пользу. Таким образом, Сагачок, не имея лошадей, умудрялся даровым трудом (или за небольшую плату) обязанных ему стручан обработать свои поля, привезти, когда нужно, дров из леса, съездить на мельницу или на ярмарку. Понятно, при таких условиях хозяйство его налаживалось, в хлеву появилась коровенка, мать купила новую белую «свитку», а жена стала щеголять в цветных шерстяных платках. Но, заботясь о хозяйстве, Сагачок все же редко бывал дома, откуда его что-то тянуло в становую квартиру, словно пьяницу чарка.

Осенью в жизни Сагачка произошли три события: рождение дочери, вторичное избрание его сотским и приезд нового пристава.

Новый пристав оказался далеко не таким покладистым, как его предшественник, и очень любил «наводить порядок и проявлять энергию». Так как обычная жизнь стана текла очень спокойно, то приставу приходилось тратить свою энергию по пустякам: смотреть, чтобы стручане не вывозили на общественный выгон навоза и тем не заражали воздуха, чтобы не курили по улицам во избежание пожара, не нарушали песнями тишину и спокойствие и т. п. Исполнителем приставских распоряжений являлся Сагачок, который неизменно следовал за приставом, когда тот, с юпитерской миной, расхаживал по улицам села. Это обстоятельство – так сказать – воочию убеждало стручан в благорасположении пристава к Сагачку, авторитет которого, благодаря этому, значительно повысился. Правда, стручане не раз видели Сагачка с подвязанной щекой или подбитым глазом, но находили это в порядке вещей: известно, полицейская служба без рукоприкладства никак не возможна!.. Но и на опухоли щек Сагачок сумел подогреть свой авторитет. Он при всяком удобном случае проводил ту мысль, что если с него, сотского, начальство требует так строго, строго до опухоли щек, то он вправе и от других требовать так же строго. Постепенно его, как лицо известного положения, все чаще и чаще стали приглашать на «оказии», так что Сагачку не приходилось выискивать для этой цели никаких предлогов. Хозяйство его ширилось и улучшалось – словом, звезда сотского Сагачка всходила ярко.

Прошло два года, Сагачок все продолжал служить «вольнонаемным» сотским. К концу второго года в Стручкы прибыл новый пристав, который оказался горьким пьяницей, и если держался на службе, то лишь благодаря тому, что был родственником жены советника губернского правления и имел в лице его поддержку. Пристав пил с утра до вечера, причем по странной привычке никогда не держал в запасе водки и не покупал больше того количества, что вмещалось в любимой им охотничьей фляжке. Покупку водки пристав возложил на обязанность сотского, а так как фляжка была очень не велика, то Сагачку то и дело приходилось бегать из становой квартиры к Лейбе и обратно с фляжкой в руках.

Перед праздниками Рождества умерла старая мать Сагачка. Смерть матери имела решающее значение в дальнейшей судьбе Сагачка, так как порвала последние тонкие нити, связывающие его с родным домом. Он все хозяйственные работы бросил на руки жене, не стал и копейки давать на хозяйственные надобности из получаемого жалованья и лишь аккуратно платил казенные подати и общественные сборы, ибо в противном случае ему пришлось бы самого себя подвергать экзекуционным мерам.

Жена Сагачка махнула на него рукой и стала сама хозяйничать с умением и энергией, присущими крестьянке, тем не менее, наладившееся было хозяйство быстро стало клониться к упадку. А Сагачок все бегал с пустой фляжкой из становой квартиры к Лейбе и с полной – от Лейбы в становую квартиру, стал выпивать все чаще и чаще, следуя примеру своего начальства, и, к великому соблазну стручан, завел любовные шашни с кухаркой пристава, купив ей сапоги с медными подковками…