Русский полицейский рассказ (сборник)
Шрифт:
Наконец, я решил применить к Сагачку меру наказания – арест, хотя по опыту знал, что такого рода мероприятия чаще дают отрицательные, нежели положительные, результаты. Во всяком случае, так или иначе, нужно было выйти из круга неопределенных отношений к моему подчиненному, сотскому, потому что этого требовали следующие обстоятельства.
Стручкы, где находилась становая квартира, само по себе было большое село; в нем были церковь, костел, двухклассное училище, винокуренный завод и более двух десятков, преимущественно еврейских, лавок. Жизнь в Стручках сравнительно с соседними селами била ключом, между тем урядник, в участок которого входили Стручкы, жил в семи верстах, в соседнем местечке. Таким образом,
Как сотский Сагачок имел много достоинств. Он был очень неглуп, смышлен, прекрасно знал свои обязанности, умел быстро ориентироваться при всяких обстоятельствах и – главное – любил свою полицейскую службу и был грамотен. Зато, помимо своего влечения к рюмочке и женщинам, он был ленив и хитер, как всякий малоросс, любил прикинуться дурачком, чтобы провести начальство, и о служебной дисциплине имел самые смутные понятия. Из разговоров с ним я узнал, что мои предшественники и били его, и сажали в холодную, а он, Сагачок, все же делал то, что хотел.
Мне экстренно нужно было узнать пространство католического кладбища, и я послал Сагачка измерить его. Это было нетрудно, так как кладбище представляло небольшой удлиненный четырехугольник. Дело было утром. Я думал, что через часа полтора Сагачок исполнит мое поручение, и в ожидании занялся текущей перепиской. Разбираясь в целом ворохе разных отношений, повесток, рапортов и т. п., я и не заметил, как наступил полдень, и жена позвала меня обедать.
Я был очень удивлен, что Сагачок еще не вернулся, после обеда пошел на кладбище посмотреть, что он там делает. Там Сагачка не было, и кладбищенский сторож сказал мне, что не видел его. Так как сведения по этому делу нужно было сообщить исправнику с первой отходящей почтой, то есть вечером того же дня, то я при помощи сторожа живо измерил кладбище и пошел домой. Сагачок вернулся ночью, и слышно было, как он пьяным голосом выводил любимого «журавля». Безобразие!..
Утром Афия сообщила мне (она постепенно стала поставщицей всех стручанских новостей), что Сагачок вчера весь день пьянствовал на «похрыстынах» у Степана Куцего, а куда его черт носил ночью – никто не знает.
Я велел десятскому позвать Сагачка. На мой вопрос, почему он не исполнил вчера моего поручения, Сагачок развязно ответил, что исполнил, а потом зашел к Куцому на «похрыстыны». И при этом Сагачок подал мне клочок бумаги с точным обозначением пространства кладбища. Я сказал, что за несвоевременное исполнение моего поручения подвергаю его аресту на три дня. Сагачок прямо открыл глаза от неожиданности, но, когда я позвал десятского и приказал ему запереть Сагачка в холодную, последний вскинул на меня насмешливый взгляд и развязно двинулся за десятским. Десятский запер дверь холодной, и ключ я взял к себе.
Хотя порок в лице Сагачка уже нес должное наказание в холодной, тем не менее я был неспокоен: казалось, что и тут Сагачок проявит свою плутоватость, – очень уж легко отнесся он к своему аресту. И вот, гуляя по обыкновению вечером по двору, я подошел к окну холодной, которое изнутри было завешено, по-видимому, чем-то плотным, так как лишь сверху окна пробивалась яркая полоска света. Заглянуть в холодною я не мог – было высоко, и потому я осторожно придвинул к стене дождевую бочку, перевернул вверх дном, вскарабкался и заглянул в щелку окна. Глазам представилась следующая картина. На одной скамье сидели два десятских, на другой – Сагачок и кучер, а
Теперь мне стало ясно, почему Сагачок не боится холодной. Я оставил свой наблюдательный пост, пошел, взял висячий английский замок, тихо запер дверь холодной и лег спать, справедливо полагая, что, когда товарищи Сагачка увидят себя запертыми, это послужит для них хорошим уроком. И действительно, когда на другой день утром я вошел в холодную, все они были очень смущены, что, видимо, доставляло удовольствие Сагачку, который насмешливо посматривал на своих злополучных товарищей. Сделав им всем выговор и отобрав у одного из десятских подобранный ключ от замка холодной, я снова запер холодную двумя замками и принялся за работу в канцелярии. После обеда жена, вероятно под влиянием Афии, попросила меня позволить послать Сагачку остатки обеда, так как жена его почти ничего, кроме хлеба, ему не приносит. Понятно, я не позволил.
Вечером в тот же день, гуляя в палисаднике, я случайно услыхал, как хлопнула калитка, – кто-то вошел во двор. Раздвинув кусты сирени, я стал всматриваться в ночную темноту и различил одного из десятских, который, крадучись, тихо направился к холодной и осторожно постучал в окно. Должно быть, окно открыли, потому что послышался тихий голос Сагачка:
– Опанас, ты?
– Я, – так же тихо ответил десятский.
– Принес все?
– Все, только булок не было – раскупили, так я хлеб взял. А колбаса прямо из печки, еще теплая.
– Хорошо, а то я хочу есть, словно сто собак. Так выпьем разве по одной.
– Что ж, выпьем.
Но выпить им не удалось: я конфисковал и водку, и колбасу, которая распространяла дразнящий аппетитный запах чесноку, и хлеб. Я осмотрел окно холодной и увидел, что оно совершенно незаметно открывается вверх на шарнирчиках. Между тем, когда я по приезде первый раз осматривал холодную, Сагачок сказал, что окно закрыто наглухо, и мне показалось то же: помню, я даже щелкнул пальцем в оконную раму. Я велел десятскому принести фонарь, гвоздей и молоток и наглухо заколотить окно. Воображаю, как чувствовал себя Сагачок со своим неудовлетворенным аппетитом, словно у ста собак!
Когда десятский, в моем присутствии, открыл дверь холодной, чтобы выпустить Сагачка на свободу, я внушительно заметил Сагачку, что за малейший проступок буду подвергать его аресту, Сагачок обиженно пожал плечами и грубо сказал:
– Ну что ж, и буду сидеть. Очень-то я боюсь вашей холодной.
– Да как ты смеешь так грубо говорить со мною? – накинулся я на Сагачка. – На три дня под арест.
Сагачок и десятский только вытаращили глаза в полном недоумении, но я тотчас привел в исполнение мое распоряжение, и Сагачок вновь очутился в холодной под замком.
После полудня жена Сагачка принесла ему обедать. В «блызнюках» были картофельный суп и житнии галушки, скупо посыпанные творогом. Я думаю, что Сагачок, избалованный за двадцать пять лет приставской кухней, а теперь к тому же и нежной заботливостью Афии, не очень-то был доволен таким обедом. Последнее я заметил жене Сагачка, которая, кстати сказать, выглядела как старая баба: видно, несладко жилось с таким мужем.
– А чтоб он «хоробы» наелся, лентяй проклятый! Bсе люди, как люди, а он – черт знает что такое! Пускай еще Бога благодарит, что и это принесла ему поесть. Разве он заслуживает? Копейки никогда на дом не даст, все на баб да на водку тратит! Ах, расскажу я вам про всю мою горькую жизнь… – И жена Сагачка начала рассказывать еще про то, как была девушкой, и к ней сватался Федько Вдовиченко, а она – известно – молодая, глупая, – вышла замуж за Сагачка.