Русский пятистатейник
Шрифт:
_______________________
Учите матчасть – так скажет вам любой учёный муж. Да, изучайте летописи в оригинальных списках. Ещё одна слабость норманнской теории от Томсена (и его последователей) – это опора на вторичные источники знаний. Ежели б Томсен, как лингвист, просто бросил бы беглый взгляд на первоисточник, на оригинальные списки летописи, а не пересказывал толкователей, редакторов и издателей, то не пришлось бы ему выдумывать шведскую этимологию слова «русь», которой до сих пор нам морочат голову адепты норманнской теории.
Как бы там ни было, но глазам своим не верить можно лишь тогда, когда убеждают тебя веские аргументы против естественного восприятия: непреложные законы, с проверкой на практике, как в случае, например, с преломлением предмета (ложки в стакане с водой) на
Вместо нагромождения схоластических сентенций, Томсену и его последователям нужно было просто ткнуть пальцем в текст. И всё.
Надеюсь, читатель наберётся терпения и дочитает исследование то того места, где автор ткнёт пальцем в текст и укажет на первослово наше, воскликнув на русский лад: «Слона-то вы и не приметили!»
_______________________
Можно ли верить магометанам? Вопрос далеко не праздный. Методы научного познания действительности и вера в таковость мироздания не совместимы по сути, ибо на веру учёный муж не имеет права принимать ни одной догмы. Другое дело, когда ученик доверяет своему учителю, который знакомит того с научными истинами, признанными обществом на момент познания учеником окружающего его мира и прописанными в учебниках. Это вопрос доверия, но не веры.
Когда идёшь по следам Томсена и перепроверяешь факты, на которые он ссылается в своих исследованиях как на фундамент дальнейших теоретических выкладок (а затем его ученики хором повторяют на протяжении полутора сотен лет), то помалу убеждаешься в том, что Томсен, вопреки приводимым фактам, весьма предвзят в своих суждениях о корнях русской государственности. Не столько строит умозаключения на объективных фактах, сколько под умозрительные выкладки подкладывает перетолкованные свидетельства. Передёргивает, коротко говоря. Впрочем, человек слаб, подвержен каким-то симпатиям и антипатиям. Бывает пристрастен. Нет в том намёка на порок. Можно всегда сделать скидку на время, на естественные ошибки, даже налёт идеологических предубеждений можно понять и простить.
Однако! Если наталкиваешься в работе на откровенное передёргивание фактов и свидетельств, то теряешь доверие, сомневаясь уже во всём. Томсен таким вот образом ссылается на свидетельства магометанских авторов и делает выводы, опираясь на диссертацию Гаркави «Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII века до конца Х века по Р.Х.)»:
С. 35–36: Нет сомнений, что многие замечания (арабских авторов), которые говорят нам о манерах и обычаях в России, на самом деле не относятся непосредственно к Руси, но… к иным племенам, что скрываются за этим именем… Ввиду этих обстоятельств необходимо относиться к этим описаниям с предельной осторожностью… Однако ж, вне всяких сомнений, есть свидетельства, которые приложимы исключительно к скандинавам и таким образом могут подтвердить свидетельство Нестора о происхождении Руси9.
Открываем диссертацию и читаем – с точностью до наоборот:
«Царь Славян [называется] Кнадз (Кнад)… Что же касается купцов-Русских – они же суть племя из Славян»10.
И это не ошибка – это подлог в чистом виде. Томсен отвергает всё, что противоречит его взглядам на норманнские корни русской государственности, а иное приспосабливает, итожа: нет сомнений, что речь идёт о русо-шведах или скандинаво-русах, что одно и то же, дескать.
_______________________
Почему северо-западные финны употребляют слово Ruotsi (Ruotsalaiset да Ruotsalainen) по отношению ко всему Шведскому, а к русским и всему русскому – Vene (ven"at, ven"a"at), Ven"al"aiset и Ven"al"ainen? Ответ на поставленный вопрос яйца выеденного не стоит – прост и понятен, как дважды два – четыре. Было бы желание понимать. Тем более, что большинство историков, включая норманнистов, и сам Томсен, как показано выше: «не
Слово «русь» изначально не употреблялось в этническом смысле ни одним из племён, учреждавших Русь, потому что Русь – это политическое образование, это власть, это сила, это рука, под которой собрались земли и народы их населявшие, но не этнос, не племя, не род, не семейство. В результате смутных времён середины IX века враждующим племенам удалось договориться и прийти к компромиссу, учредив договорную форму надплеменной власти, с приглашением выборного князя со стороны. Этот межплеменной учредительный договор положил начало Руси – начало государственности.
Таким образом, Русь – это не славяне, не финны, не шведы… Русь не этнос, а власть. А русские – это те, кто назвался русскими, кто признал эту власть, а не другую. В этническом смысле – русского народа не было и быть не могло на заре местных цивилизационных процессов. В этническом смысле даже теперь мы можем говорить ещё о русских народах, объединённых по признаку языка, культуры и т.д., во множественном числе. Точно так же, как и понятия: «Российская нация», «Украинская нация» или в недалёком прошлом «Советский народ» – это идеологическая фигура речи, политическая воля, государственная установка, и не более того. Как разные страны, и народы их населяющие, могут лежать под одной рукой, так и одна страна может быть раздираема на части разными руками.
До 1918 года западные финны не знали собственной государственности.
Со времени учреждения державных основ Руси в IX веке и до века XII западные финны были под рукой русских князей. Для них Русь – это власть. А своих этнических соседей Vene финны не могли называть Ruotsi по той простой причине, что Vene не Ruotsi, а сами «под рукой», под властью русской, вернее – под властью Новгорода, или Пскова, где за столом сидели великие и светлые князья… Это сейчас историки, упрощая, называют государственные образования в виде волостей: Новгород, Псков, Смоленск, Киев, Чернигов и проч. – термином XIX в. Киевская Русь (см. труды Максимовича), изобретённым для обозначения временных пределов. Выдумал словосочетание – и тем словом всё якобы объяснил. Недопонимание главного русского вопроса по существу явления привело к тому, что до сего дня историки теряются в догадках, пытаясь локализовать Русь. Обычно указывают в сторону Киева, однако Киев – это Киев, а не Русь, как и Новгород – Господин Великий Новгород, а не Русь, Чернигов – Чернигов, Смоленск – Смоленск и т.д. Но всё это русские города – на земле Русской. Однако ж! Ежели, между тем, мы вложим в слово «русь» хотя бы одно из известных нам конкретных значений – ставка князя например, тогда, по меньшей мере, прояснится хотя бы, почему Русь перемещалась в пространстве. Где князь – там и Русь, там и стол, пусть даже под стенами Царьграда или посредь Дуная, а куда дотягивается рука долгая – там Русская земля. А русский тот, кто назвался русским. Вот это вот – важно.
Не потому ли академики, сбитые с толку, выдумали миф о едином государстве Киевская Русь, что нужна им была некая мыслительная категория, в русле которой было бы проще додумывать всякие небылицы про идею русскую?! Но в том искусственном термине, несмотря на его очевидную ущербность, был бы резон, ежели б в качестве переменной величины была введена этимология слова «русь». Тогда бы в отдельные времена этих «русей» (включая Швецию) насчитывали бы историки едва не под сотню – и всё это средневековые государства, вступавшие во временные союзы и воевавшие друг с другом пуще заклятых врагов. Типичная для Европы картина. Трудами советских историков Киевская Русь превратилась на бумаге в единое государство. Так и хочется воскликнуть: «О времена – о нравы!». Ежели б не нашествие Орды, преемницей одной из которых стала Москва, то сегодня историки, скорее всего, говорили бы не об усобице и удельности, а о 200-летней войне и образовании национальных русских государств. Например, как современная Литва.