Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
Шрифт:
И тут они заметили, что Настя обмерла. Тихон молча указал на нее глазами.
— Ты, Настенька, погуляй, — правильно оценил его взгляд отец Меркурий. — Ступай, голубчик, к старушкам. Не томи их и себя не томи.
— Бедная! — вздохнул он, когда Настя с неохотой удалилась. — Я ее потому держу, что у меня никаких тайн от нее нет. Все сейчас разболтает. Хорошая она, добрая, но головой слабенькая. Вообразила, что Чикомасов ее замуж взять хочет. А ее никто не возьмет. Это она сейчас хохочет, резвится. А по весне да по погоде ненастной с ней такое бывает, что передать вам не могу.
— Пускай болтает, — возразил отец Тихон.
— Вы думаете?
— Вирский личность скользкая, я бы сказал, подземная. И дело его мерзкое, за пределами человеческого разума находящееся. Потому он ищет темного угла, а громкой молвы пуще всего на свете боится. Так что Настя — его первый враг.
Не успел отец Меркурий осмыслить сказанное, как в дом влетела Настя. На ней лица не было.
— Убили! — кричала она, мелко тряслась и наконец рухнула на пол, изогнувшись в судороге.
С трудом привели ее в чувство, но она все продолжала бормотать: «Убили… Убили…» Глаза ее стали мутными, в них появилось что-то животное, отталкивающее. Ее напоили валерианой и уложили в кровать.
— Сами видите, Меркурий Афанасьевич, — сказал отец Тихон, — там, где Родион Вирский, обязательно происходит что-то отвратительное, нечеловеческое.
— Да кто же это такой?
Тихон слабо улыбнулся.
— Это мой духовный сын.
Глава девятая
Половинкин проводит расследование
— Моя третья жена… — Лев Сергеевич заметно поскучнел. — Это плохо, что она приняла вас за моего любовника. Теперь по Москве поползут слухи, что я еще и гомосексуалист. Куда вы собрались?
— В гостиницу «Россия».
— Это та, которая временами возгорается? Какого черта, живите у меня!
— Не хочу вас компрометировать.
— Плевать! — Барский засмеялся. — Мне не терпится поговорить с вами о книге. Вы прочли до конца?
— Да.
— Тогда пожалуйте ко мне в кабинет на допрос.
— Вам интересно знать, кто зарезал Оленьку? — спросил Джон, когда они с Барским расположились в кабинете.
— Разве не князь?
— Разумеется, нет.
— Мне это приходило на ум. Но я списал это на литературную беспомощность автора. С самого начала он все плохо придумал.
— Придумал?
Половинкин загадочно смотрел на Барского.
— Как вы думаете, Фома Халдеев — это псевдоним?
— Наверняка. «Халдеи» — это маги и чернокнижники.
— Вирский — тоже выдуманный персонаж?
— «Вир» означает «омут». Как все графоманы прошлого века, автор был жутким морализатором, но при этом не чуждым литературной игры.
— Тогда объясните, — спросил Джон, — откуда у этого Фомы Халдеева такое хорошее знание княжеского дома? Подгнивший паркет, копия с картины Хогарта. Эта мать дворецкого…
— Вы хотите сказать…
— Настоящий автор книги — следователь Курослепов.
— Внимательно слушаю!
— Вам не показалось подозрительным, с какой любовью описан Вирский и с какой затаенной, а потом откровенной ненавистью выставлен князь?
— Вирский — это Халдеев?
— Нет. Просто Халдеев был знаком с Вирским, находился под его влиянием и постарался литературно возвысить. А издевался над князем не кто иной, как Курослепов. Хотя есть подозрение, что и Халдеев имел основание ненавидеть князя. Помните это странное письмо от какой-то женщины?
— Халдеев — внебрачный сын князя!
— И это объясняет тон повести. Если бы прочесть письмо целиком…
— Да бог с ним! Вы хотели назвать убийцу. Это Вирский?
— С чего вы взяли?
— Находясь один в кабинете князя, Вирский похищает стилет. По дороге он что-то внушает кучеру, используя дар гипноза. Возвращается, убивает Ольгу и, пользуясь суматохой, бросает окровавленный нож в груду книг.
Джон покачал головой.
— В гостиной находились три девицы и студент Иванов. Как бы они ни были пьяны, невероятно, чтобы Вирский мог проскочить мимо них незамеченным. Хотя это не имеет значения… Убийца сам указал на себя в романе.
— Курослепов?!
— Без сомнения. Курослепов, как и пристав Бубенцов, был влюблен в Ольгу. Он рассчитывал на взаимность, но получил отказ. Помните, что он сказал Бубенцову? «Я вас очень понимаю!» А этот странный крик Ольги Павловны: «Вы противны мне оба!» Но кто — оба? Князь и Бубенцов? Однако князь наутро не помнил ничего. Как же он мог рассказать об этом следователю, а тот — Халдееву? Это она Курослепову, а не князю, кричала. Это он подстерег ее ночью и попытался воспользоваться ее бедственным положением. Но она, хотя и была обижена князем, домогательства Курослепова отвергла.
— Интересная версия, — сказал Барский, — но неосновательная.
— Это не версия, Лев Сергеевич, — строго ответил Половинкин, — а жизнь. Я понял, что убийца — Курослепов, когда дочитал до фразы: «Девушка не ночевала дома». Курослепов сказал это князю, когда они уединились в кабинете. Но откуда он знал? Ольга могла убежать от князя, вернуться домой, переночевать, а утром исчезнуть. Тело не найдено, а следователь уже все знает.
— В самом деле!
— И зачем он настоял на беседе с глазу на глаз? И что за интерес к книгам? Он что, раньше их не видел? Просто ему нужно было подбросить стилет, который он похитил у князя во время последней встречи. Тогда же Чернолусский рассказал ему об идее «Вавилона», о Вирском и о том, что для сеанса нужна невинная девушка. Курослепов сразу догадался, кто будет эта девушка. Нетрудно также было предположить, чем это все закончится. Тогда-то он и решил подстеречь Ольгу и воспользоваться ее обидой на князя…