Русский социализм
Шрифт:
В России, еще не познакомившейся всерьез с капиталистической культурой и буржуазной демократией, найти иной сознательности до конца марксистского характера, кроме сознательности профессиональных революционеров социал-демократов было невозможно, и централизм в условиях распада “комгвардии” неизбежно приобретал характер “бонапартизма, если не абсолютной монархии”, из политического блага становился политическим монстром культа личности Иосифа Сталина.
“Если бы наша партия в самом деле наградила себя такой организацией, то в ее рядах не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов: в ней остались бы лягушки, получившие наконец желанного царя, да центральный журавель, глотающий этих лягушек одну за другою…” 47
47
Там
РСДРП должна была превратиться в партию, где ”исчезают оттенки мысли, мысль… превращается в окостеневшую догму и совершенно перестает работать” 48 , где исчезает “дисциплина, основанная на сознательности и доброй воле революционеров”. 49
При всем при том, несмотря на мрачные прогнозы Плеханова и вопреки своим собственным последующим тяжелым предчувствиям, политический инстинкт толкал Ленина к диктатуре.
“Хороший организатор должен быть диалектиком”, – писал Плеханов. Ленин, как известно, – весьма хороший организатор и, следовательно, диалектик по Плехановскому определению, поддержанный большинством партии, в политике учитывал и отсталость русских рабочих, и индивидуализм русской интеллигенции, предпочитая раскол в партии до 1917 года, борьбу с расколом после 1917 года и всегда – жесткую дисциплину для рядовой массы партии. Он был поклонником централизма в силу политической необходимости, предпочитая политическим свободам в стране и демократии в партии социальные преобразования и надежду на быстрейший подъем экономики, единственно способный дать реальное основание для действительной демократии и политической свободы.
48
Там же, стр. 20
49
Там же, стр.8
Однако, что должно было случиться, случилось: после его смерти не нашлось никого кто бы смог удержать единство “комгвардии” и ее сползание на вторые роли, в небытие; партийной массе было предоставлено самой решать свою судьбу. В известном смысле повторился ход французской революции – Робеспьер подготовил восшествие Бонапарта, создание сильной централизованной власти предопределило появление империи.
Впрочем, “комгвардии” удалось оставить в наследство своим преемникам не только кардинально переделанное общество, но и некоторый запас знаний, традиций и принципов, которые так сильно отличали в лучшую сторону российский культ личности от, например, азиатских диктатур. Она оставила им Иосифа Виссарионовича Сталина.
Сталин пришел к власти, опираясь на ленинизм. Ленинизм нашел себя в Сталине, ленинизм создал Сталина.
Являясь крайним воплощением идей ленинизма, сталинская эпоха была так же недолговечна, как, по мере смены исторических декораций, теория Ленина становилась, во многих своих чертах, учением пережившим свое время.
И все же: Сталин ушел, ленинизм остался.
Необходимость централизма в свое время дала ему жизнь, а всеобъемлющая власть центра теперь находит в нем свое оправдание. Это – догмат, покушение на который есть покушение на политический строй, на господство партии, господство партийной верхушки – попов новой веры и ее иезуитов. Идеализм Ленина оказался орудием бюрократов, заинтересованных в оформлении и закреплении своей власти на вечные времена, метафизические постулаты его теории стали плотью и кровью современной советской “материалистической” идеологии.
“Рабочий класс ведет великую борьбу за социализм, он призван освободить человечество от всех форм социального и национального гнёта. Для этого ему нужно осознать свое положение в капиталистическом обществе, понять цели и задачи своей борьбы. Такое
50
“История КПСС”, том 1, Госполитиздат, Москва, 1964 год, стр. 372
Сначала революционная теория, затем революционное движение; сначала слово, потом дело, – это ли не наивный идеализм любой “истинной” религии? Сначала партия, потом рабочий класс; сначала “истинное учение”, потом партия, – это ли не последовательность достойная уважения?
Мы получили законченное господство “духа святого”, надо полагать, из выхолощенного марксизма, сошедшего на “чело пророка”, надо полагать, вождя. И глас его осенил откровением своим “избранных”, надо полагать, поменявших гору Синай на Кремль.
В одном товарищи несомненно правы: все это имеет решающее значение для рабочего класса и народа России.
Плеханов – весьма образованный марксист, а марксизм довольно точная наука, если не превращать его в догму, – предсказал будущее РСДРП правильно, но ошибся в сроках. За это время произошло много событий, имевших существенное значение для судеб страны и будущего социального строя. “Центр съел партию”, но съел уже после 1917 года, после гражданской войны и НЭПа, после того как в обществе произошли кардинальные изменения, которые иначе как социальным прогрессом не назовешь.
Подводя итог, хочется повторить вслед за Плехановым, что “ответственность за бедствия переживаемые Россией падает не на отвлеченные свойства человеческой природы, на существующий у нас политический порядок” 51 ; что “последовательные марксисты (и не только они) не будут утопистами централизма” 52 , даже если централизм будет стремиться превратить их в утопию.
“Они мотивы, как бы они не были
достаточны, не могут быть действительны
51
Г. Плеханов, Соч., том 13, стр.96
52
Там же, стр.90
без достаточных средств”
(Иеремия Бентам)
Для социалистического переворота в России нужно было во всяком случае два условия. С одним из них мы уже познакомились – это соединение марксизма с рабочим движением. Причем марксизма, способного на деле защитить интересы рабочего класса. Значение большевиков и, в первую очередь, Ленина состоит, следовательно, в такой постановке, конституировании марксизма применительно к условиям России. В таком виде он конечно не может быть всеобщим достоянием, но как метод, способ использования теории Маркса достоин всеобщего признания, так как есть то самое творчество когда “марксизм не догма, а руководство к действию”. Если бы верная политика оформилась бы в точное знание, не искаженное поверхностным восприятием, – большевики были бы его страстными поклонниками со многими… меньшевиками.
Ясно, однако, что даже при наличии революционного сознания и революционной организации, политическое приложение марксизма в России осталось бы отвлеченной игрой ума и политических принципов, не возникни такие условия, которые прямо подразумевали необходимость его использования в экономике. Заимствованный из весьма неопределенного будущего, марксизм тем больше имел шансов на существование, чем большие затруднения переживало хозяйство, чем большие усилия требовало преодоление кризиса, в первую очередь, экономического.