Русский закал
Шрифт:
– И после этого, – сказал я, – ты будешь утверждать, что с головой не в порядке у меня?
– Так ты все понял? – спросил Борис. Глаза его подобрели, на бледном лице стал проступать румянец.
– Ничего не понял. Кто такой «А.»?
– Алексеев.
– А почему я не должен ни при каких обстоятельствах говорить о контактах с ним?
– Это в твоих же интересах.
– Естественно. Еще совсем недавно на меня вешали убийство Алексеева.
– Не то! – сказал Борис и замотал головой. – Не то!
Он снова отхлебнул из горлышка и тише добавил:
– Алексеева,
– За какие заслуги такая честь?
Борис пожал плечами.
– Это меня не интересует.
Я смотрел на его бегающие глаза.
– О чем вы говорили с Локтевым?
– О том, как мне добраться до Душанбе.
– Боря, если ты хочешь меня о чем-либо предупредить, так делай это, а не темни.
– А ты, кажется, собирался покорять гору? – язвительно напомнил он.
– А ты стараешься подороже продать какую-то гнилую информацию.
– Да уж, тебе продашь подороже.
– Чего ты боишься?
– Есть чего бояться.
– В тебе визжат от страха гены предков, замученных сталинизмом.
– Хотя бы и так.
Он замолчал, уставившись на бутылку, выпитую наполовину.
– Все? Поговорили? – спросил я и снова взялся за рюкзак. – Теперь мне все ясно. Алексеев сидел на крючке у ФСК, и я тоже засветился…
– Ты можешь не орать, как бегемот? – попросил Борис. – Дело не только в том, что он сидел у кого-то на крючке, а в том, за какие дела.
– И тебе, конечно, это известно. Хочешь, я угощу тебя «Метаксой»?
– Не покупай, я не Иуда.
– Но ты мой друг. Храбрый, непьющий друг.
– Спасибо, морда, за комплимент.
– Ну так ты скажешь мне?
– Я боюсь тех, на кого Алексеев работал.
– А на кого он работал?
– На мафию.
Я смотрел на Бориса, и меня не покидало чувство, что он все время шутит. Но лицо Бориса было сковано страхом. Чтобы шутить с таким лицом, надо долго тренироваться и быть не лишенным артистических данных. У Бориса же их не было в таком количестве и качестве.
– То есть ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, чтобы ты подумал обо мне и похоронил все свое прошлое, связанное с этим Алексеевым.
Я встал, сделал несколько бессмысленных движений, звеня крючьями, как кладовщик ключами, прошелся по комнате, попутно откидывая ногой моток репшнура, потом остановился перед сосущим херес Борисом и положил ему руку на плечо.
– Боря, – сказал я ему, – ты рехнулся. Тебе надо лечиться. Ты начитался плохих книжек. В Таджикистане все немного сумасшедшие, такое бывает, если много лет подряд не вылезать из войны. Но у тебя мания преследования, и мне очень грустно.
Он скинул мою руку, с грохотом водрузил бутылку на стол.
– Думай что хочешь. Но выполни мою просьбу.
– Какую просьбу? Никому не рассказывать, что я пил вместе с мафиозным Алексеевым?
– Для начала закрыть пасть и снизить тон.
– Если ты хочешь, чтобы я помог тебе в чем-то, надо ясно изложить суть просьбы, – не успокаивался я. – Локтев просил тебя передать суть вашего разговора. Прошу тебя, я слушаю. Я весь
Борис не сразу решился. Долгая пауза придавала значимость тому, что он собирался сказать, и он попытался ее смягчить:
– В принципе, разговора у нас не было. Я коротко рассказал ему про твои приключения – то, что мне было известно. Локтев сердился, что ты обо всем не рассказал ему.
– О чем?
– О переходе в Афган.
– А он что, мог бы мне помочь?
– Нет, он мог бы тебя предостеречь.
– От чего?
– Это не самое главное. Когда я рассказал ему, как убили Алексеева и где ты в это время находился… Словом, видел бы ты его лицо! Он, кажется, мужик тертый, под пулями ходил, но тут вдруг побледнел, схватил сигареты, встал из-за стола, принялся туда-сюда ходить, как ты сейчас. И все время бормотал: «Я знал, что так кончится, я ждал этого. А ведь предупреждал, сколько раз предупреждал!» Потом повернулся ко мне и вопросом в лоб: «О чем Алексеев говорил с Вацурой?» Я пожал плечами, мол, не могу знать, наверное, про баб и фронтовую молодость. Локтев головой покачал: «Хорошо, если бы так. Но ведь они в это не поверят!»
– Послушай, что ты все время говоришь загадками. Кто такие – они? О чем предупреждал Алексеева Локтев?
– Подожди, не гони лошадей. Я рассказываю все по порядку. Те же вопросы я задал Локтеву. Он подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул наружу, затем прикрыл плотнее и – мне шепотом: «Видишь ли, у всякой войны две стороны. С одной – смерть, подвиги, ранения, окопы и чесотка. А с другой – офигенные бабки». Он так и сказал: «Офигенные бабки». И добавил: «Которые ни тебе, ни мне не снились. И бабками этими здесь ворочают те, у кого в руках власть». А у кого власть в Таджикистане?
– Это он у тебя спросил?
– Нет, это я у тебя спрашиваю.
– Хрен его знает, дружище. Наверное, у тех, кто сильнее.
– Правильно. Власть пока не у президента. И не у оппозиции. Хотя и тот, и другие владеют некоторой ее частью. А остальная часть – в руках военных, у так называемых объединенных миротворческих сил. Они контролируют границу, они отправляют самолеты во все страны СНГ, устанавливают порядок прохождения колонн, грузов и тэ дэ и тэ пэ.
– И что?
– А то, что Алексеев вполне мог быть звеном одной нелегальной цепочки, по которой, к примеру, наркотики и оружие перетекают из Афгана в Таджикистан, на Кавказ, в Москву и дальше.
– Бред! – возмутился я. – Я хорошо знаю Алексеева. Я служил с ним в Афгане. Это порядочный мужик. Такими делишками он заниматься не станет.
– А кто говорит, что он не порядочный? Но у него детки, их надо кормить, дать им образование, и желательно за границей, в престижном вузе. А на это нужны деньги. И вот в один прекрасный день эти деньги сами потекли в карман Алексееву. Я прекрасно его понимаю. Я сам бы так сделал, если бы мог… Совесть? Прекрати, это химера! Какая совесть, если государство не заботится о том, чтобы люди, которые находятся у него на службе, были обеспечены всем необходимым!