Русский закал

Дышев Андрей Михайлович

Слепец! Тупица! Я ругал себя самыми последними словами, я разбивал в кровь кулаки, в бессильной ярости ударяя по стенам моей убогой квартиры, я не знал, куда мне уйти из этого мира, в котором я опозорился навеки перед самим собой. Освобождение от любви, которая петлей душила меня и делала рабом, наконец наступило. Я ненавидел Валери, во мне не осталось уже никаких светлых и добрых чувств к ней.

Увы, Вацура, говорил я себе, Валери – это тот орешек, который тебе всегда будет не по зубам. Общение с ней сделало меня скептиком. Я перестал доверять своим прежним товарищам, с прищуром смотрел на продавцов, на водителей

автобусов, на рыбаков, стал меньше доверять даже Борису! А что, как-то подумал я, ведь он вполне может быть агентом Валери. Кто знает, о чем они говорили, когда я лежал без сознания? И почему это Локтев вдруг ни с того ни с сего был так откровенен с Борисом? А как удалось Борису разыскать меня на берегу Пянджа? Человек – иголка в стоге сена! А как он спас меня за мгновение до смерти? Что-то подозрительно все это!

Я понимал, что нахожусь на грани умопомешательства, и Борис, кажется, заметил это. Он предложил мне завязать с портвейном, дождаться хорошей и тихой погоды, вывести яхту из лодочного гаража и вдвоем отправиться в путешествие вдоль берега Крыма.

Я так и сделал, но с точностью до наоборот. Я вывел яхту из гаража в состоянии сильного алкогольного опьянения, вечером, в шторм, поднял паруса и помчался в открытое море в одиночку. Речная яхта, не пригодная для преодоления трехметровых волн и шквального ветра, едва не легла на борт, и мне чудом удалось ее спасти. Мгновенно протрезвевший, мокрый с головы до ног, оглохший от грохота волн, я сумел снять паруса (бензина, разумеется, в баке не было) и, удерживая яхту форштевнем к волнам, дрейфовал почти сутки, пока шторм не утих и я снова не поставил паруса. Меня отнесло на восток, к мысу Меганом, который узкой ящерицей выступал в море. В каюте было по колено воды, и, закрепив румпель веревкой, я до вечера вычерпывал ее дырявым ведром. Зато к берегу, на который уже легла тень Крепостной горы, я причаливал по тихой водной глади, под всеми парусами. Меня встречали рыбаки, но их лица, в отличие от моего, не светились радостью. Один из них принял швартовы, накинул петлю на кнехт, но не ответил на традиционное приветствие в виде поднятого над головой кулака.

– Бесишься? – спросил он, подавая мне руку. – А с Борисом несчастье…

Улыбка вмиг слетела с моего лица.

– Что? – только и смог произнести я.

– Не знаю подробностей. Беги в больницу. У него серьезные ожоги. Он тебя все время звал. Спроси у ребят. Кажется, Вадим его из медпункта выносил.

Я бежал по мокрому асфальту набережной, и встречные люди шарахались в стороны, уступая мне дорогу. Потом я перелетел через бордюр, спрыгнул на пляжный песок и, увязая в нем и падая, добежал до лодочной станции.

Дверь кабинета, обуглившаяся, без стекол, лежала на ступенях, и сгоревшая наполовину занавесочка, свешиваясь над песком, трепыхалась на ветру. У меня под ногами хрустнули осколки стекла. Я медленно подошел к пустому дверному проему, не сводя с него глаз. Планером полетела рваная бумага с крупной надписью: «Лечебный и прочий массаж. По предварительной записи». Я переступил через сорванную с петель дверь.

Черная комната. Холодильник с белой дверцей, усеянной мелкими точками, словно на нее брызнули краской. Топчан, застланный прозрачной клеенкой, оплавившейся с одной стороны. Стол, обгоревший посредине, будто на нем долго стоял включенный утюг. Стул,

лежащий кверху ножками у стены. Обрывки бумаг, черные крошки, веревки на полу.

Хрустнуло стекло. Я обернулся. Рядом со мной стоял старшина из отделения милиции, которое курировало рынок и автостанцию. Он узнал меня. Мы как-то встречались, и, кажется, именно он допрашивал меня по поводу угнанного молоковоза.

Старшина пожал мне руку, сдвинул фуражку на затылок, почесал макушку.

– Сильно шарахнуло.

– А что шарахнуло?

– Бомба или граната.

– Нашли того, кто кинул?

– Никто не кинул. Неясно пока. – Он зевнул. – Следствие только началось. Комментариев не даем.

– Он мой друг.

– Тогда тебе надо прийти в отделение и дать показания. Враги, подозрительные связи и все такое прочее. О'кей?

Я молчал, глядя на пустой черный кабинет. Враги, связи и все такое прочее…

– Где он?

– В больнице. Точнее, уже в морге. Отдал богу душу. Обширный ожог, лицо взрывной волной изуродовало. Поначалу жена узнать не могла… Эх-хе-хе! Двое детей остались без отца.

– А сколько еще по всей стране раскидано…

– Что?

– Нашли какие-нибудь улики?

– Комментариев не даем… – Старшина помолчал и добавил: – Это была посылка. Развернул, коробочку открыл, адская машинка и сработала.

* * *

Следователь с посеревшим от недосыпания и курения лицом поднял на меня красные глаза.

– Ты хочешь дать конкретное показание по делу или просто любопытствуешь?

Нет, он никогда не докопается до истины, понял я. Он просто устанет слушать меня и заснет. Он слишком стар и ленив для этого дела.

– Я был его другом.

– Кто, по-твоему, мог это сделать?

– Что – это?

Следователь покачал головой, достал сигарету, прикурил, не вынимая ее изо рта. Дым разъедал ему глаза, следователь морщился, щурился, глаза его слезились, но он продолжал коптить лицо.

– Садись, – кивнул он мне на стул.

Я сел напротив него и тоже стал страдать от дыма. Следователь курил дешевые сигареты.

– Когда ты видел пострадавшего в последний раз?

– Позавчера.

– Где? При каких обстоятельствах?

– У себя дома.

Следователь положил передо мной лист бумаги.

– Пиши. Подробно! О чем говорили, не заметил ли ты признаков волнения…

Я отрицательно покачал головой.

– Нет, никаких признаков не было. Мы пили вино и говорили о женщинах.

– А он не говорил, где был две недели назад?

– В Таджикистане.

– Тебе известно, чем он там занимался?

– Известно.

– Так пиши, пиши, не смотри на меня!

Я снова покачал головой.

– Нечего писать. Он занимался коммерцией, вот и все, что мне известно.

– Кто такой Локтев? Он называл тебе эту фамилию?

– Называл. Этот человек помог ему улететь из Душанбе… А откуда вам известно про Локтева?

– Откуда, откуда… – Следователь раскрыл папку, лежащую перед ним, взял обрывок коричневой оберточной бумаги и показал его мне. Он держал его всего секунду, но этого было достаточно, чтобы я успел прочесть короткую надпись со странной ошибкой в имени, сделанную неровными печатными буквами:

КРЫМ. СУДАК. СПАСАТЕЛЬНАЯ СТАНЦИЯ. БФИСУ (ЛИЧНО).