Русский закал
Шрифт:
Он сказал «вдове» с такой скорбью, что я невольно рассмеялся и ободряюще хлопнул его по плечу.
– Прорвемся, не переживай ты так сильно!
Мы проехали по грунтовке метров триста и остановились у домика, наполовину прикрытого фруктовыми деревьями.
– Посиди тут, – сказал водитель, поправил тюбетейку, крякнул, взял деньги и спрыгнул на землю.
Я видел, как в окнах дома загорелся свет, хлопнула входная дверь, через минуту раздались голоса – торопливый, надрывный женский и приглушенный – водителя. «Вдова», как положено восточной женщине, громко запричитала, водитель прикрикнул на нее, женский голос оборвался. Вскоре водитель открыл дверцу и протянул мне стопку лепешек, большую
Если его убьют, подумал я, до конца жизни не прощу себе этого. И тут же перед моими глазами всплыло узкоглазое, бронзовое от морского загара лицо нашего сторожа-корейца, убитого сотрудниками безопасности казино. Это воспоминание, неожиданно хлынувшее из памяти, я суеверно принял за намек, за грозное предостережение и, сдерживая бешеное желание выскочить из кабины, оставить несчастного водилу в покое, жестко произнес:
– Время идет! Поехали.
Глава 13
Черная степь наплывала на нас из бездны ночи. Мелькали в окнах высокие и узкие, как свечи, деревья; безликие, бесцветные глинобитные коробочки кишлаков, кажущихся вымершими, выстраивались в ряд вдоль обочины; изредка проносились искрой потерянные, неизвестно зачем коронованные тусклыми лампочками, освещающими лишь самих себя, столбы электропередачи.
Мы молча жевали еще теплые лепешки, завернув в них ломти соленого сочного сыра. Машинное тепло и мерный гул мотора незаметно убаюкивали меня. Несколько раз моя голова сваливалась на грудь, а недоеденная лепешка вываливалась из слабеющей ладони. Побыв полчаса в таком состоянии, я, как ни странно, почувствовал себя вполне выспавшимся и, прогоняя остатки сонливости, опустил боковое стекло, подставляя лицо прохладному ночному воздуху.
Слева на горизонте проступили контуры гор, кажущиеся аппликацией из серой бумаги, наклеенной на бледно-розовый фон. Вставало солнце, и мир вокруг нас постепенно приобретал объем и цвет. Дорога змейкой плавно поднималась вверх, и вскоре нашим глазам открылся чудесный вид на равнину, окутанную нежнейшим туманом и струйками дымков, которые, поднимаясь вверх, будто натыкались на невидимую опору и растекались призрачным матовым пятном, как мыльная капля на поверхности воды.
Я пребывал в том состоянии обманчивой эйфории, которое всегда вызывает во мне природа. Сознание не воспринимало иную реальность, кроме той, которая была очевидна. Я не думал о бандитских формированиях, которые «шастали» по этой живописной долине, я совсем не разделял волнение водителя, который был весьма далек от сентиментальных настроений и, всей грудью прижавшись к рулю, напряженно всматривался вперед. Я даже на какое-то время забыл о том, куда и для какой цели еду… Может быть, это было и хорошо. Нервная система тоже нуждается в отдыхе, а она у меня была слишком перегружена стрессами в последние дни.
Когда окончательно рассвело, мы прогрохотали по разбитой дороге какого-то городка, где с обеих сторон нам махали и свистели полураздетые и немыслимо грязные пацаны, торгующие дынями и зеленью. За пыльными деревьями я успел разглядеть серый дувал, за которым колыхались пятнистые маскировочные сети, выпирали углы какой-то боевой техники, прохаживались вооруженные солдаты, затянутые в панцирь бронежилетов. Здесь намного сильнее чувствовалась близость войны.
Городок остался позади. Я глянул на часы: семь пятнадцать. Водитель, заметив мое движение, успокоил:
– Успеем.
Дорога была ровной, как след трассера, и относительно гладкой, стрелка спидометра постоянно дрожала
Грузовик съехал на обочину, подняв тучу пыли, водитель что-то забормотал на своем и оглянулся назад. Я только сейчас заметил, что с противоположной стороны дороги к нам не спеша идет необычно одетый человек в темном пиджаке и рыжем бушлате, накинутом на плечи. Из одного рыжего рукава вместо руки торчал черный автоматный ствол. Человек был сильно небрит, покрасневшие воспаленные глаза смотрели спокойно и холодно. Он бесцеремонно открыл кабину, посмотрел на меня, на водителя, лениво буркнул «Салам алейкум», после чего вялым жестом показал, чтобы мы оба вышли из машины, и пошел вдоль кузова, осматривая борта.
Водитель скривился, как от боли, и тихо заскулил.
– Кто это? – спросил я.
– Кто-кто! – передразнил он меня. – Бандиты! Хапуги! Так называемая местная самооборона… Сейчас будем работать на них.
– Что значит – работать?
– Увидишь.
Он спрыгнул вниз, и я последовал за ним.
К человеку со стволом вместо руки присоединился второй, не менее небритый, но с настоящими руками. Глянув на меня, он о чем-то спросил водителя, тот ответил, махнув куда-то в сторону. Я разобрал только слово «Куляб». Двурукий, как само собой разумеющееся, показал мне на несколько ящиков, лежащих на обочине:
– Грузи в кузов.
Вел он себя, конечно, нагло, но сила была на его стороне, и перед автоматом я не стал объяснять, что он не прав. Ящик оказался намного тяжелее, чем выглядел. Похоже, он был набит железными болванками. Я подтащил его к машине, вплотную подошел к двурукому, так, что ящик уперся ему в пах, и показал глазами, что не стану возражать, если он поможет закинуть его наверх. Однако тот не шевельнулся, глядя на меня своими черными, не выражающими ничего глазами. Я, стиснув зубы, рванул ящик вверх, и его край прошелся по животу двурукого, вырвав пуговицу из его куртки. Ящик громыхнул о днище кузова. Не успел я опустить руки, как мой несостоявшийся помощник врезал мне в челюсть. Удар был не очень сильный, но неожиданный, и я даже попятился на несколько шагов, тряхнул головой, чувствуя, что уже не могу контролировать себя. Не ожидая от меня никаких ответных мер, двурукий сплюнул, криво усмехнулся, сунул руки в карманы и буркнул:
– Сам работать будешь, понял, ишак?
С каким наслаждением я въехал ему кулаком по переносице! Пока тот не успел поднести ладони к лицу и закрыться, вдогонку добавил левой – по уху. Этих ударов оказалось вполне достаточно, чтобы уложить двурукого на землю.
– Бля! Прибью! Сука! – заорал его сородич, подлетая ко мне с рукой-стволом. – Я табе щас кишки випущу!
– Он начал первый, – ответил я и, показывая, что очень раскаиваюсь в случившемся, вздохнул и пошел к очередному ящику. Мой водитель, надрываясь под ящиком, глянул на меня испуганно-уважительно и, сравнявшись со мной, шепнул:
– Не надо так больше, хорошо?
Между тем воспитательный прием оказал свое положительное воздействие. Двурукий хоть и вяло, почти символически, но приобщился к коллективному труду и, когда я в очередной раз подошел к кузову с ящиком, помог закинуть его наверх.
Мы с водителем вернулись в кабину. Я оглянулся и увидел в кузове, на ящиках, человека в рыжем бушлате.
– Все в порядке? – спросил я.
– Какое там в порядке! – водитель ударил по «баранке» и посмотрел на часы. – Ай-я-яй! Два часа осталось, а надо сначала в Кангурт заехать, ящики эти завезти, а потом только в Куляб. Не успеешь.