Русский
Шрифт:
– Он знает, как ты их зарабатываешь?
– Боже упаси. Я ему пишу, что за ребеночком ухаживаю. Какой ребеночек славный и смышленый, какие игрушки любит, как его родители ко мне хорошо относятся и жалованье платят.
– И он тебе верит?
– Мы друг другу всегда верили и всегда друг друга любили. Мы еще в школе сошлись, и лучше мужчины на свете нет. Я ему была и буду верна. Я ему в пятом классе стихотворение сочинила: «Ты мое солнышко, ты мой цветочек. // Буду тебе я до гроба верна». А что вот это, – она показала на кровать, – так это работа. Работаю медсестрой, оказываю мужчинам скорую медицинскую помощь. – Она засмеялась,
– Подожди, – остановил ее Серж. – Я хотел тебя расспросить. Там, в Интернете, в анкете, по которой тебя нашел, вывешена фотография другой женщины. Я ее ищу. Помоги найти. Где она?
Анжела перестала улыбаться, в глазах появилась враждебность.
– А я почем знаю?
Серж положил на столик еще сто долларов. Проститутка смотрела на деньги, не решаясь взять. Быстро цапнула, спрятала в столик.
– Я работала в салоне на Варшавке. Кроме меня еще три девушки было. Хозяин привел к нам четвертую, она была сильно обкурена и, когда к ней мужик приходил, сильно плакала. Потом ее увели, а хозяин сказал: «Вы все здесь больно страшные. Чтобы к вам мужики приходили, мы этой крали фотографию повесим». Вот такая история.
– А где она теперь?
– Кто же знает-то! – Анжела отвела глаза, и Серж видел, что она сказала не все.
Еще одна сотня побудила ее говорить.
– Она написала мне телефон, по которому ее отыскать. Велела дать человеку, которого как-то по-французски кличут.
– Серж?
– Верно, Серж. Значит, ты и есть.
Анжела полезла в ящик и достала вырванный из блокнота листок с написанным телефонным номером. Серж жадно схватил листок, стараясь узнать в нетвердо написанных цифрах почерк Нинон. Набрал на мобильнике номер. Услышал в ответ: «Телефон абонента выключен или находится вне действия сети». Разочарованно спрятал телефон.
– Это все? – спросил он.
– Еще это! – сказала она, распахивая грацию и выплескивая тяжелые груди.
– Прощай. – Серж поднялся и вышел, слыша, как шлепают босые ноги Анжелы.
Туман был серый, мягкий, сырой. Город тускло просвечивал своими эстакадами, фасадами, автомобильным месивом. Выставка была закутана в туман, как кутают в ветошь драгоценные экспонаты музея. Казалось, собирались перевозить на другое место сталинские колоннады и хрустальные купола, золоченые фонтаны и триумфальные арки, сквозь которые промчалась грохочущая колесница великого столетия.
Серж еще раз набрал заветный номер, и снова электронная барышня ответила ему отказом. Огорченный, он шагал по сырым тротуарам, и встречные, выбегавшие из тумана прохожие казались ему невзрачными, сутулыми, худосочными, заблудившимися в этом болезненном воздухе, что-то навсегда потерявшими в огромном рокочущем городе. Он не увидел, но сначала почувствовал, что впереди, в тумане, присутствует нечто огромное, могучее, источающее сияние, словно громадный серебряный слиток. Шел на это сияние, вдыхая холодный серебряный воздух, пока впереди огромно, размыто не возник памятник. Рабочий и колхозница, вознесенные на постамент, стремились ввысь, напрягая металлические мускулы, светились, словно их окружала электрическая корона, и в воздухе, как после грозы, пахло озоном.
Серж остановился перед памятником, словно впервые его увидел. Вдруг ощутил его неповторимую красоту и неземное величие.
Серж медленно обходил памятник. Это были не люди, а небесные ангелы, принесшие на землю благую весть, от которой перевернулись омертвевшие пласты и брызнула магма. Кузнечным молотом они сковали железный двадцатый век, отточенным серпом срезали снопы и теперь несли эти снопы к Пославшему их.
Он всматривался в сияющие лица великанов, в их грозную красоту. Это были представители расы, еще недавно населявшей землю, которым были подвластны стихии и которые явились, чтобы смертным мелочным людям, с их страхами и недугами, подарить бессмертие. Люди не приняли их, не пожелали обрести бессмертие, и теперь последние великаны покидали неблагодарную землю, оставляя на ней убогих карликов с их бессмысленными краткими жизнями. И когда прекрасные великаны умчатся, Серж останется один, среди низменной и убогой породы, пребывающей в рабском подчинении у смерти.
Серж стоял, воздев лицо, и просил великанов не улетать, не оставлять его одного среди гибнущего, обреченного человечества. Или взять его с собой в другие миры, где нет смерти и присутствует непрерывное творчество, зажигаются померкшие звезды, вспыхивают остывшие галактики.
– Вам нравится памятник? – услышал он за спиной.
Обернулся. Перед ним стоял сухощавый немолодой человек в дорогом демисезонном пальто, мягкой шляпе, опираясь на длинный сложенный зонт, как на трость. Его лицо в тонких морщинах, с седыми усами, было покрыто загаром, ровным, чуть розоватым, какой приобретается на азиатских курортах среди соленой дымки теплого океана. Глаза спокойные, доброжелательные, чуть усталые, повидавшие на своем веку зрелища, от которых иные слепнут, а другие, как этот, преисполняются терпеливого, до конца дней, стоицизма.
Серж все это почувствовал, не испугался внезапного оклика, испытав к человеку необъяснимое доверие.
– Не правда ли, прекрасный памятник? Когда я изредка приезжаю в Москву, я всегда прихожу полюбоваться на это великое произведение.
– Я подумал, что эти мужчина и женщина – перволюди, от которых должна была произойти совершенная раса. Но вместо прекрасных великанов родились отвратительные карлики, которые мучают друг друга, творят зло, оскверняют землю. Эти два исполина сияют, потому что кругом царит непроглядная тьма. Сейчас они улетят, и свет навсегда погаснет.
– Не совсем так, – произнес человек, упирая в землю окованный медью зонтик, от которого в талом снегу оставались малые лунки. – Совершенная раса возникла. Это она, раса совершенных людей, выиграла священную войну, отвернув гибнущее человечество от бездны. И она же распахнула человечеству ворота в Космос, открывая путь русской цивилизации в мироздание.
Что-то знакомое звучало в словах человека, уже слышанное Сержем прежде. В черной катакомбе – от русского космиста Лукреция Кара. На гнилом чердаке – от хмельного бомжа, которого называли Профессором.