Русско-турецкая война 1686–1700 годов
Шрифт:
16 августа 1697 г. Великое посольство въехало в Амстердам [2274] . Здесь его встречали не менее торжественно [2275] . Довольный государь писал об этом А. А. Виниусу: «послы въчерась принеты горазда с честию» [2276] . Архивное дело, озаглавленное «Перевод с стихов на прибытие в Амстердам полномочных российских послов Лефорта с товарищи поднесенных. Тут же латинские стихи поднесенные, сочиненные Ретерсом в похвалу государю Петру I о одержанных их победах» [2277] , содержит два сочинения. Одно из них сохранилось в переводе [2278] , оно озаглавлено как «Песнь приветствовательная». Адресатами были официальные руководители миссии — Лефорт, Головин и Возницын. Им сообщалось, что река Амстела, на которой стоит Амстердам, рада видеть посланцев из России. В последней строке вновь звучала триумфальная тема: «Сице триумфы Москве победительнице, да обезсмертвит Бог».
2274
Подробнее
2275
ПДС. Т. 8. Стб. 915–916.
2276
ПБПВ. Т. 1. С. 186.
2277
РГАДА. Ф. 32. Оп. 1. 1697 г. Д. 50.
2278
Скорее всего, с нидерландского языка.
Панегирик Петру выглядел более официально. Его опубликовали в виде отдельного листа на латыни за подписью П. Рётерса (P. Roeters), в русских документах упоминается как Ретерс или Рейтер. Последний получил награду за данную публикацию после отъезда посольства из Гааги 20 октября [2279] . Рётерса восхитила «Марсова доблесть» русского царя. Так же, как в других панегириках, были отмечены его победы над турками и взятие Азова. Однако последняя треть стихотворения посвящена «более кроткой» славе Петра, которая не меньше, чем военные свершения, «привлекает к тебе народы» [2280] . Можно предположить, что панегирист знал о предстоящих мирных переговорах.
2279
Ф. Лефорт. Сборник материалов… С. 387.
2280
Королев А. А., Шамин С. М. Стихи в честь прибытия Великого посольства… С. 58–59.
В честь встречи в Утрехте 1 сентября 1697 г. бургомистра Амстердама Витсена, московского царя и короля Англии Вильгельма III Оранского печатник Франсуа Хальма опубликовал еще один панегирик. В нем восхвалялись подвиги высоких участников встречи, но ничего не сказано о ее политических перспективах [2281] . В Амстердаме царь лично познакомился с А. Шхонебеком, гравировавшим изображение московского «триумфального» фейерверка 12 февраля 1697 г. Под руководством мастера государь собственноручно вырезал офорт «Победа христианства над исламом» [2282] . На ней ангел с крестом в руке попирал ногами полумесяц и вражеские знамена [2283] .
2281
РГАДА. Ф. 35. Оп. 1. Д. 261.
2282
Другие названия «Торжество России над мусульманами», «Победа православия над магаметанством». Курносова О. Б. Адриан Шхонебек: русский период в творчестве гравера (1697–1705) // Труды Центрального военно-морского музея. Вып. 3. СПб., 2009. С. 78.
2283
Зайончковский А. М. Восточная война 1853–1856 гг. Том 1. СПб., 1908. С. 213.
Следующий панегирик Петр услышал уже в 1698 г. в Англии, где московского царя встречали «аки путьшествующего Фебуса». В английском сочинении прозвучало множество слов, прославляющих победы царя — «потоптателя Магомета» — над турками и татарами и распространение христианства на новых землях. Выражалась уверенность в том, что «победительный меч» московского царя будет «на востоке законы раздавати». Тем не менее значительная часть панегирика была посвящена благодетельности мира [2284] .
2284
РГАДА. Ф. 9. Оп. 5. Д. 1. Ч. IX. Л. 123–124 об.
В конце зимы или самом начале весны 1698 г. кто-то из участников Великого посольства направил в Москву подборку из трех печатных панегириков. Выбор пал на оба митавских текста Борнманна и кенигсбергский Раддеуса. Почему о них вспомнили более чем полгода спустя — непонятно. Особенно если учесть, что трехъязычный текст Борнманна в Москву уже один раз отправляли. Можно предположить, что кто-то из членов посольства решил подобрать для оставшегося в Москве правительства лучшие из панегириков. Выбор пал на те, где антитурецкая тема звучала особенно ярко. Бояре ознакомились с переводом 28 марта [2285] . Возможно, тексты должны были напомнить читателям о приближающемся лете — сезоне боевых действий. Можно также предположить, что откликом на перевод этих панегириков стали «Стихи на победу злочестиваго Мустафы, султана турскаго» жившего в России лаодикийского митрополита Парфения Небозы (датированы 12 апреля 1698 г.). В них также звучит призыв к захвату Константинополя [2286] .
2285
РГАДА. Ф. 155. Оп. 1. 1698 г. Д. 17. Ч. 1. Л. 184–202.
2286
Шляпкин
Еще одно панегирическое стихотворение на латинском языке опубликовал упоминавшийся выше К. А. Синибальди. Он превозносит мужество «великого князя Московии», хвалит его за предпринятое посольство, постройку флота, выражает уверенность, что все эти усилия предназначены не для того, чтобы получить «руно колхов златое», то есть побережье Кавказа, и «чтобы город занять с дворцами Востока — Византий» [2287] . Получил ли Петр этот панегирик? Ответить на этот вопрос сложно. Нельзя исключать, что стихотворение так и не было отправлено, поскольку потеряло политическую актуальность в связи с началом мирных переговоров.
2287
Николаев Н. И., Николаев С. И. Латинское стихотворение 1698 г. в честь Петра I… С. 258–261.
По возвращению в Москву тема триумфа над турками продолжала отрабатываться, хотя не так интенсивно, как в предшествующий период. Большую роль здесь играли связанные с Россией иноземцы. Приехавший в Россию А. Шхонебек создал серию гравюр. Это «Осада Азова в 1696 году» (1699–1700 гг.), «Корабль «Гото Предестинация»» (1700–1701 гг.), «Карта восточной части Азовского моря» (1701 г.) [2288] . Сотрудничавший с русским правительством И. Ф. Копиевский опубликовал посвященный победе под Азовом панегирик в 1700 г. [2289] явно с расчетом на благожелательную реакцию русского правительства.
2288
Курносова О. Б. Адриан Шхонебек… С. 81–84.
2289
Панегирическая литература петровского времени… С. 14–15, 43–47; Копиевский И. Ф. Gloria triumphorum & trophaeorum. Слава торжеств и знамен побед пресветлейшаго и августейшаго: Державнейшаго и непобедимейшаго великаго государя царя и великаго князя Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца в кратце списана стихами поетыцкими, писа Елиас Копиевский, духовнаго чину реформацкия веры. Амстердам, 1700.
Как видим, для изучаемой нами войны в плане ее идеологического сопровождения имелось несколько уровней циркуляции информации. Верхний уровень составляла политическая элита, принимавшая стратегические решения. Второй уровень включал служилых людей, которым приходилось воевать на полях сражений. Третий — остальные сословия.
Если для политической элиты война изначально была коалиционной, проходящей в союзе с европейскими государствами, то для служилых людей идеологическое обоснование войны было другим и со временем менялось. Изначально идеологи делали упор на войне против Крыма, обоснование причин и характера которой эволюционировали от необходимости оборонительных мер против возможного крымского нападения до организации похода на ханство в течение осени 1686 — весны 1687 г. Потом в поле их зрения попала Османская империя и ее европейские противники. При возобновлении наступательных боевых действий в 1695 г. главным врагом вновь выступили татары. Но уже в документах 1696 г. главным противником опять стали турки. Снова была поднята тема глобальной войны христианства и ислама. Все эти колебания определялись конкретной внешнеполитической конъюнктурой, тогда как для простого же народа все это время «крымская» повестка явно оставалась основной.
Следует отметить также и новшества, которые не были свойственны для войн предшествующего периода. Во-первых, практически на протяжении всего хода боевых действий о победах русской армии информировалась европейская пресса, причем русское правительство прикладывало целенаправленные и небезуспешные усилия для формирования позитивной оценки действий своей армии независимо от реальных успехов. Это случилось впервые в русской истории и стало ярким свидетельством вовлеченности Московского государства в антитурецкую коалицию и его постепенного вхождения в круг общеевропейских внешнеполитических контактов с интенсивным обменом новостной и дипломатической информацией. Во-вторых, начиная с 1695 г. официальный правительственный нарратив потерял то исключительное значение, которое он имел ранее, заполняя собой через имевшиеся коммуникационные каналы все доступное публичное пространство. Монополия рассылаемых правительством указов была нарушена. Теперь с ними конкурировала информация курантов и других неофициальных текстов о победах русского оружия, которая «утекала» из Посольского приказа и пользовалась большим вниманием подданных. Явление это было пока еще слабым, но что весьма важно — оно обозначило новую тенденцию в отношениях власти и общества, которая в период Северной войны привела к созданию первой русской газеты «Ведомости». Третье новшество обозначилось уже в самом конце войны. Потеряли былое значение торжественные церемонии отпуска бояр и воевод, а также публичного освящения назначенных для них в полки святынь, имевшие столь грандиозный характер во времена Софьи и Голицына. Поиски новых способов прославления государя привели к заимствованию западных практик военных торжеств.
Характерно, что реальные военные действия и их отражение в идеологическом пространстве для данной войны (в прочем, как и для многих других) не совпадали. К примеру, на последнем этапе войны наиболее крупные по численности войска с обеих сторон были задействованы при взятии днепровских городков в 1695 г., взятии Азова в 1696 г. и обороне днепровских городков в 1697 г. Последнюю можно признать наиболее яркой и героической страницей боевых действий. Между тем в идеологическом пространстве центральным событием стало лишь взятие Азова. Очевидно, что внимание панегиристов зависит в первую очередь от статуса персоны, возглавлявшей войска.