Русско-японская война. В начале всех бед
Шрифт:
Рузвельт все более укрепляется во мнении, что безоговорочная победа Токио не соответствует американским интересам. После падения Порт-Артура Рузвельт пишет: «Япония стремится получить от своей победы в русско-японской войне больше, чем она заслуживает, против нее восстанут все великие державы, и сколь решительными ни были бы японцы, Япония не может восстать против всего мира». Рузвельт думал о посредничестве еще до Цусимы. После нее идея прекращения конфликта стала казаться ему еще более насущной.
Позднее самые мрачные предположения Рузвельта перешли в уверенность: «Если японцы выиграют войну, это, возможно, будет означать борьбу между ними и нами в будущем». Американским интересам
Дипломатические усилия президента Рузвельта требовали исключительного соблюдения секретности. Только секретарь Лоеб и жена Эдит знали о запросе японцев. В обстановке строжайшей секретности Рузвельт призвал в Белый дом русского посла Кассини. Он попросил посла передать царю его, Рузвельта честное мнение, что дальнейшее ведение боевых действий «абсолютно безнадежно для России». Если Его Величество согласится с идеей проведения мирной конференции, он надеется склонить к этой идее японское правительство.
Рузвельт сомневался, что у посла Кассини хватит мужества передать его предложение во всех деталях. Поэтому президент приказал американскому послу в Петербурге навестить российского императора и «продублировать» его предложение. Настойчивость американского посла вызвала изумление министра иностранных дел графа Владимира Ламздорфа. Император Николай находился в Царском Селе и вместе с семьей намеревался отпраздновать свой день рождения. Царь в этих обстоятельствах никогда не принимал иностранных послов. Но посол Мейер проявил настойчивость: его дело не терпит отлагательства. Ему поручено от лица американского президента сделать предложение лично российскому самодержцу. До дня рождения императора (7 июня) остается целых два дня. Ламздорф не терпел подобного давления, но обстоятельства действительно были экстренными. В два часа следующего дня Мейер встретился один на один с царем Николаем Вторым и пересказал ему предложения Рузвельта. Это была ошибка. Куртуазный царь не обидел посла и взглядом, но тот понял, что неверно взялся за дело. Николай пообещал подумать. Тогда Мейер испросил разрешения прочитать слово в слово собственно послание Рузвельта.
«Мнение всех сторонних наблюдателей, включая самых верных друзей России, сходится в том, что нынешний конфликт абсолютно безнадежен и результатом его продолжения будет утрата Россией всех своих владений в Восточной Азии. Чтобы избежать того, что может стать неотвратимым несчастьем, президент самым искренним образом советует приложить усилия к тому, чтобы представители двух воюющих сторон обсудили вопросы заключения мира между собой, позволив сторонней державе лишь организацию встречи». Царь слушал молча. Но были заметны пункты, которые его устраивали — полная секретность, ненавязчивое приглашение, отсутствие третьей стороны.
Этажом выше веселились царские дети, за окном млел прекрасный русский май. Царь был сама серьезность. «Если Россия согласится на такую встречу, президент постарается добиться согласия японской стороны, действуя исключительно по собственной инициативе, и не указывая на Россию как на инициатора». (Мейер не знал, что японцы осуществили подобный зондаж по собственной инициативе). Посол продолжал читать в напряженной тишине.
Император Николай сидел, словно в ступоре. Он оживился только когда посол Мейер сказал, что, в случае несговорчивости японской стороны или откровенной жадности японцев, за столом переговоров весь русский народ сомкнется вокруг своего царя. — «В этом моя вера, я думаю, что Вы абсолютно правы». Мейер ответил, что президент Рузвельт, с которым он учился в Гарварде, действует «исходя из самых высоких мотивов». Разумеется, императору было более чем тяжело смирить свою гордость, но речь шла о сотнях тысяч его подданных. Ведь альтернативой было призвать «Христово воинство» к битве с теми азиатами, у которых не было страха смерти, которые, напротив, превозносили такую смерть. По протоколу время аудиенции завершилось, но царь продолжал безмолвно сидеть. Наконец он сказал: «Если мое решение останется в абсолютном секрете как в случае отказа Японии, так и в случае ее согласия, я соглашаюсь с планом президента… Предполагаете ли вы, что президент Рузвельт знает — или может узнать в текущее время и дать нам знать — каковы условия японской стороны?» Произошло ключевое событие. Царь Николай II согласился на проведение конференции при условии, что в ее работе не будут участвовать посредники, а основные требования Японии станут известны заранее.
Сообщение в Белый дом поступило немедленно. Вовне все было спокойно, первые намеки в прессе относительно возможности мирных переговоров появились значительно позднее. То было время действовать. Зная о принципиальном согласии обеих сторон, Рузвельт выступил со «смелым» предложением, и 10 июня 1905 г. официально пригласил российскую и японскую империи за стол переговоров. Обе воюющие стороны приняли предложение Рузвельта. Лишь спустя много лет стало известно о тайных встречах Рузвельта с японцами и других подготовительных акциях.
Обычно словоохотливый, Рузвельт словно дал обет молчания. Это создало сложности для государственного корабля. Государственный департамент искренне не знал, что происходит, равно, как ничего не знали прочие министры (за возможным исключением Тафта). Об обстоятельствах переговоров знал очень узкий круг людей — супруга президента Эдит, его друг сенатор Лодж, германский посол фон Штернберг и французский посол Жюль Жюссеран. Да и те знали очень дозированный и целенаправленный объем информации. (Фактически Рузвельт выступал посредником не только между Россией и Японией, но и между Францией и Германией). В результате для желающего знать общества получалась весьма искаженная картина; приобщенные знали часть правды, и только Теодор Рузвельт держал в своем сознании полную картину.
Британский посол сэр Мортимер Дюран сообщает как счастлив был президент, как исполнен сил, как увлекла его многослойная дипломатическая игра. Он «полностью уверен в успехе».
После смерти Джона Хэя 1 июля 1905 г. Рузвельт назначает государственным секретарем Элиу Рута, но продолжает сам вести и возглавлять воодушевляющую его дипломатическую интригу. Тем более, что обе воюющие стороны периодически решали на полях сражений выдвинуть свои основные аргументы, и их нужно было приводить в чувства.