Русское монашество
Шрифт:
Своеобразной фигурой был иеромонах Карион Истомин († 1717) из московского Чудова монастыря. Он стоит на границе двух эпох, когда традиции и мировоззрение Московской Руси были потрясены петровскими реформами и в духовном облике общества проступили новые черты. Карион был ревностным поборником и деятелем просвещения. Один из первых учеников школы братьев Иоанникия и Софрония Лихудов в Заиконоспасском монастыре [862] , он некоторое время учился в Киевской Академии (в 1681 и 1687 гг.) [863] . В Москве он служил справщиком на Печатном дворе, принадлежал к самому близкому окружению крайне консервативного патриарха Иоакима (1674–1690) — что, возможно, говорит о «дипломатическом» таланте Кариона — и выполнял некоторые его ответственные поручения. Карион пользовался полным доверием и у преемника Иоакима — патриарха Адриана (1690–1700) и служил ему чем–то вроде личного секретаря. Впоследствии он заведовал Печатным двором. В 1712 г. Карион отправился в Новгород, чтобы преподавать в школе, основанной митрополитом Иовом, но пробыл там недолго. Он близко общался со св. Димитрием Ростовским и помогал ему в подборе агиографического материала для его Миней. Карион Истомин написал несколько проповедей и других сочинений, собранных в рукописном сборнике под курьезным названием «Веселити» (название характерно для тогдашнего испорченного языка), много стихотворений, «Букварь», предназначенный для обучения не только «отроков», но и «отроковиц» (!), и даже «Гражданство нравов благих» — учебник хорошего тона [864] . Карион представляет собой новый тип русского монаха конца XVII столетия. С подобными фигурами мы познакомимся еще в связи с другими темами нашей книги. В ту пору было такое поветрие — надевать на себя монашеский клобук, чтобы лучше
862
Миркович. О школах и просвещении в патриарший период, в: ЖМНП. 1878. 7. Сменцовский М. Братья Лихуды. Опыт исследования из истории церковного просвещения и церковной жизни конца XVII и начала XVIII вв. (1899); о братьях Лихудах см. главу XI.
863
Шляпкин. Ук. соч. Приложение. С. 77–79. О Карионе Истомине: Браиловский С. Карион Истомин. Жизнь его и сочинения, в: ЧОЛДП. 1889. 4–6; он же. К биографии Кариона Истомина, в: ЖМНП. 1891. 8.
864
Шляпкин. Ук. соч. С. 256, 263, 283, 368, 370, 442; Приложение. С. 79.
Глава XI. Западные влияния и богословский спор о преложении Святых Даров
1. Проникновение западных влияний в XVII веке
В последней четверти XVII в. монашество снова активно включилось в религиозную жизнь Москвы. Богословский спор о времени преложения Святых Даров на Божественной литургии характерен тем, что здесь мы явно видим два направления в среде московского монашества: «греко–православное» и «западное», или «римо–католическое». Проникновение римо–католических догматических доктрин не было чем–то внезапным и неожиданным, напротив, оно явилось следствием целого ряда исторических обстоятельств, которые в литературе известны под общим названием «западные влияния». Здесь не место для подробного рассмотрения всего их многообразия и их воздействия на разные стороны московского быта и культуры еще до реформ Петра Великого [865] . Мы можем уделить внимание лишь тем влияниям, которые проявились в области религиозного мировоззрения.
865
«Греческое влияние было церковное, — пишет В. О. Ключевский, — западное — государственное. Греческое влияние захватывало все общество, не захватывая всего человека, западное влияние захватывало всего человека, не захватывая всего общества» (Geschichte RuЯlands. 3. S. 283). Для ориентации назову лишь самые значительные работы, которые помогут ясно представить общую картину западных влияний: Платонов С. Москва и Запад (1925); Петров Н. О влиянии западно–русской литературы на древнерусскую, в: ТКДА. 1872. 4, 5 и 7 (эта старая работа еще вполне актуальна); Ключевский В. Западное влияние в России в XVII в. Историко–психологический очерк, в: Вопросы философии и психологии. 36, 38 и 39 (1897); idem. Geschichte RuЯlands. 3. S. 281–307; Miljukov P. Skizzen russischer Kulturgeschichte. 2 т. (1898–1901); Brьckner A. Die Europдisierung RuЯlands (1888); Luther A. Geschichte der russischen Literatur (1925); Winkler M. Russische Geschichte seit Beginn des 17. Jahrhunderts, в: Propylдen–Weltgeschichte. 9 (1933). S. 310–420.
Как это видно из нашего изложения, два убеждения глубоко укоренились в душах московитов XVI–XVII вв.: во–первых, убеждение в том, что христианство сохранилось чистым и неповрежденным лишь в греко–православной вере или даже в «русско–православном» ее выражении, и во–вторых, что жизнь человеческого общества должна строиться на фундаменте учения Христова и развиваться в согласии с ним. Эти воззрения утвердились у русских издавна, с самого начала христианизации, — вспомним «Слово» митрополита Илариона (XI в.) (глава I) — и с тех пор только развивались и укреплялись. Сочинения инока Филофея и выраженная в них идея о Москве — «третьем Риме» были лишь торжественным провозглашением этих воззрений.
Вместе с убежденностью в собственном правоверии и, как следствие, в собственной исключительности укореняется и некая религиозная гордыня. Уверенность в истинности православия сама по себе совершенно нормальное, не греховное проявление религиозности, но ненужные преувеличения зачастую уже выходят за рамки истинной церковности. Русский человек соединял с убежденностью в собственном правоверии ярко выраженную неприязнь к иным христианским исповеданиям и называл всякое не русско–православное христианство ересью. Религиозное сознание этого типа не было, по сути дела, чем–то типично русским, объективно говоря, оно свойственно всей средневековой религиозности, но существовал и русский вклад, негативный вклад, в историю неизбежной «Una Sancta» [Единой Святой]. Эти черты русского религиозного сознания приводили к тому, что апологетика, сама по себе оправданная, принимала слишком острый характер, что защита словом и делом велась с излишней враждебностью, и при этом обнаруживался недостаток знаний о западном христианстве.
Вследствие проникновения римо–католических влияний вначале в церковную жизнь Киевской, а потом через Киев и Московской митрополии, римо–католическое учение обрело приверженцев и среди русского монашества. Уже с XIV в. часть русского народа, которая по вере своей была греко–православной, единство с Русской Церковью сохраняла лишь в смысле единства веры и канонов, но не в иерархическом отношении, ибо она была оторвана от своей Матери Церкви в результате учреждения особой Киевской митрополии (1448 г., окончательно в 1458) [866] . В 1569 г. Литва и Юго–Западная Русь в результате Люблинской унии объединились в одно государство, и греко–православные епархии Киевской митрополии были тем самым политически подчинены польским королям. Польша была римо–католической страной; хозяйственные и культурные связи между католическим и православным населением открывали путь католическим влияниям, тем более что влияния эти находили решительную поддержку со стороны польского правительства.
866
Резиденцией главы Русской Церкви, Киевского митрополита, с 1037 г. был Киев. Митрополит Кирилл II (1240–1280) жил попеременно в Киеве и Владимире на Клязьме; его преемник, митрополит Максим (1283–1305), в 1299 г. окончательно перебрался во Владимир. Митрополит Петр (1308–1325) переместил свою резиденцию из Владимира в Москву. Юго–западные русские епархии в это время находились в Литве. В 1448 г. Московским митрополитом был наречен Иона. Король Польский и великий князь Литовский Казимир IV признал специальной грамотой каноническую юрисдикцию Ионы над литовскими епархиями (1451). В 1458 г. Константинопольский патриарх Григорий Мамма назначил для управления девятью литовскими епархиями (Брянской, Смоленской, Перемышльской, Туровской, Луцкой, Владимиро–Волынской, Холмской и Галицкой) особого митрополита «Киевского» — Григория Болгарина. После кончины митрополита Ионы (1461) митрополиты Московские получили титул «Московские и всея Руси». С этих пор Киевская митрополия шла своим отдельным историческим путем. См. об этом: Соколов Д. История разделения Русской митрополии (1900); Соколов П. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV в. (1913); а также: Макарий. 4–5 и Голубинский. 2. 1.
С исторической точки зрения роковым было то обстоятельство, что о римо–католической Церкви Русь судила по польскому католицизму, ибо польский католицизм вырыл пропасть между русским народом, Русской Церковью, с одной стороны, и римо–католической Церковью, с другой, — взаимопонимание и объективная оценка были затруднены и даже стали невозможными. Русские получали представление о католической Церкви, сталкиваясь с польским католицизмом. Политика польского правительства в подвластных ему чисто русских землях привела к тому, что политические и церковные обстоятельства переплелись теснейшим образом, а слова «поляк» и «католик» стали для русского человека синонимами. Особенно тяжкие последствия повлекло за собой вмешательство Польши в русскую Смуту (неумная политика при появлении Лжедмитрия) и неуклюжие попытки польского духовенства пропагандировать на Руси католицизм. В столетия, последовавшие за Смутой, русско–польские отношения, споры и войны лишь по видимости имели национально–политический характер, на самом деле речь шла не только о государственных границах и сферах влияния; эти события имели более глубокое, церковно–историческое значение, ибо в результате их утрачивалась возможность соединения Церквей. Ошибки обоих правительств и церковной иерархии, которые выносили свои поспешные суждения на основании явлений местного значения, ожесточение вождей разных партий и их недостойные деяния, мрачным цветом окрашивающие всю историю унии в Польше и Западной Руси, — все это сделало две христианские конфессии врагами. «Схизматики» и «еретики» отныне противостояли друг другу, и никакая другая политика, никакая другая литературная полемика не знали столько взаимных предубеждений, обвинений и шельмований. Это были два вражеских стана, которые, однако, не могли обойтись друг без друга.
Западные культурные
867
Из обширной литературы по этому вопросу назовем: Соболевский А. Западное влияние на литературу Московской Руси XV–XVII вв. (1899); Шляпкин А. Ук. соч.; Florovskij A. Le conflit de deux traditions dans la vie intellectuelle dans l’Europe Orientale aux XVIe–XVIIe siиcles. Прага, 1937; Chodnicki K. Koљиiol prawslavny a Rzeczpospolita Polska. 1370–1632 (1934).
868
Шляпкин. Ук. соч. С. 108 и след.; Харлампович К. Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в. (1905); Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. 1 (1883); Макарий (Булгаков). История Киевской Академии (1843); Титов Ф. Стара вишча освiта в Киiвскоi Украiнi (1924); Голубев. История Киевской Духовной Академии. Период могилянский (1886); Петров Н. Киевская Академия во 2–й половине XVII в. (1885).
869
Любопытным представителем греко–православной партии был монах Иоанн Вишенский († в 1–й четверти XVII в.). См.: Житецкий И. Литературная деятельность Иоанна Вишенского (1890); Франко I. Iван Вишенскii i его творi (1895); некоторые из его сочинений опубликованы в: АЮЗР. 2 (1865). С. 205–270; Арх. ЮЗР. 1. 7 (1887). С. 19 и след. и в: Голубев С. Киевский митрополит Петр Могила. 1 (1883). Приложение. С. 67 и след. Сочинения Вишенского дают много материала по социальным отношениям и монастырскому быту в Южной Руси той эпохи.
870
Эта литература очень обильна. Назовем только: Памятники полемической литературы в Западной Руси, в: РИБ. 7 и 19; Архангельский А. Борьба с католичеством и западнорусская литература конца XVI и 1–й половины XVII в., в: Чтения. 1888. 1; далее: Макарий. 10; а также упомянутая выше работа А. Флоровского. Специальные монографии: Завитневич В. Палинодия Захария Копыстенского и ее место в истории западно–русской полемики XVI и XVII вв. (1883); Сумцов Н. Иоанникий Галятовский (1884); он же. К истории южнорусской литературы XVII столетия. 1. Лазарь Баранович (1885); Сичевская К. Памва Берында, в: Чтения в Общ. Нестора–летописца. 23. 1 (1912); Отроковский В. Тарасий Земка, южнорусский деятель XVII в., в: Сборник Отд. русс. языка. 96. 2 (1921).
В Москве наблюдали за всем этим и почти все церковные сочинения, написанные в Киевской митрополии, подозревали в «латинской ереси»; принимались и защитные меры. Упомянем лишь самые заметные из них. Так, в 1620 г. при патриархе Филарете в Москве созван был Собор, который постановил повторно совершать таинство крещения над католиками и униатами, если они пожелают перейти в Русскую Церковь; при патриархе Иоасафе (1634–1641) этот приговор был даже внесен в Требник (1639), и лишь Собор 1667 г. окончательно запретил перекрещивание католиков [871] . В 1628 г. царь Михаил и патриарх повелели сжечь сочинения архимандрита Кирилла Транквиллиона из Чернигова; в то же время запрещены были все книги литовской печати, то есть те, которые изданы были в Литве или на Украине. До этого они получили в Москве широкое распространение, попадали в монастырские библиотеки, приобретались духовенством и епископами [872] . В 1644 г. был издан сборник, известный под названием «Кириллова книга», предназначенный для обличения «на римляны и латыни, на лютори же и кальвини», чтобы «та еретическая уста заграждати» [873] . Но большее распространение получил другой сборник — «Книга о вере», которая впоследствии столь много значила для староверов (раскольников), написал ее игумен киевского Михайловского монастыря Нафанаил около 1644 г., в Москве она с некоторыми изменениями была напечатана в 1648 г. [874]
871
Макарий. 11. С. 25 и след.; 12. С. 171, 195–197; Гренков А. Собор, бывший в России при патриархе Филарете в 1620 г., и его определения, в: Прав. соб. 1864. 1. С. 153–180. О мерах против католиков, принятых во времена царя Алексея, см.: Макарий. 11. С. 232.
872
СГГД. 3. № 77; Макарий. 11. С. 48 и след.; Шляпкин. Ук. соч. С. 108, 100.
873
Макарий. 11. С. 122.
874
Там же. 11. С. 124.
Приостановить распространение южнорусских влияний не могло ни правительство, ни церковные власти. Немаловажным было и то обстоятельство, что уже в 30–40–е гг. многие монахи, из–за преследований со стороны поляков, поодиночке и группами бежали и переселялись из Киевской митрополии в Московскую Русь и расходились по разным монастырям [875] . Патриарху Никону для предпринятого им исправления богослужебных книг нужны были образованные люди, он мог найти таковых лишь в Киевской митрополии. Этим и объясняется то, что в это время в Москве появилось много монахов из южнорусских монастырей, которые участвовали в исправлении книг в качестве писцов, справщиков и переводчиков [876] . Царь Алексей Михайлович, несмотря на свой церковный консерватизм, видел, что церковная жизнь страдает от недостатка образованности и знаний у духовенства. Западные влияния проникли даже в царскую семью: царевна Софья и царевич Федор воспитывались уже в совсем ином духе, чем это было принято раньше [877] . В 1649 г. царь Алексей направил Киевскому митрополиту особое послание с просьбой прислать в Москву «учителей для справки Библеи греческия на словенскую речь, на время нам, великому государю, послужити». Подобно тому как в начале XVI в. для исполнения такой же работы Москва пригласила Максима, так и теперь нужны были подходящие люди извне — столь ничтожны были успехи просвещения за прошедшее с тех пор столетие. Среди прочих тогда приехали в Москву три монаха, которые заслуживают особого упоминания. Это были Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий [878] .
875
Багалей. Ук. соч., в: Чтения. 1887. 2. С. 162; Макарий, еп. Истор. описание Красногорского мон., в: Чтения. 1880. 3. С. 81; Белокуров. Материалы (1888). С. 79, 162, 164.
876
Каптерев Н. Патриарх Никон как церковный реформатор и его противники, в: Прав. соб. 1887. 1. С. 145.
877
Ср. характеристику Алексея в: Kljutschewskij V. Geschichte RuЯlands. 3.
878
АЮЗР. 3. № 259. C. 323–324: Эйнгорн В. О сношениях, в: Чтения. 1893. 2. С. 38–39; Kljutschewskij. 3. С. 302.
Монах Епифаний Славинецкий сыграл особенно важную роль как в деле исправления богослужебных книг, предпринятом при патриархе Никоне, так и во вспыхнувшем позже споре о преложении Святых Даров. Это была личность, которая не проявила себя в Москве какой–нибудь особенно заметной для поверхностного взора деятельностью, напротив, то был смиренный, талантливый и нравственно чистый человек, который всегда оставался в тени. Он был типичным ученым мужем, державшимся в стороне от московской суеты. Но благодаря своему характеру, благодаря своему образованию он мог оказывать влияние на других людей, мог воспитывать учеников, которые действовали потом на арене общественной жизни.