Рваные валенки мадам Помпадур
Шрифт:
Лапуля подпрыгнула на матрасе.
– Я сегодня решилась. Подошла к нему и объяснила: «Котик, я тебе уже говорила, сто раз повторяла, забыла, что говорила, но ты помнишь, да?» А он ответил: «Нет» – и ушел. Ужасно. Я больше не смогу. У меня всегда так! Один раз оттолкнут – во второй я стесняюсь. Некоторые по сто заходов за день делают, когда своего отжать хотят. Вот Зоя, она о шубе мечтала, а ее котик ну ни в какую! Все ей повторял: «Зойка, мы с тобой в Зимбабве живем, на фиг в Африке
– Логично, – прошептала я, погружаясь в дремоту, – полагаю, в Зимбабве и без дохи тепло.
– Ну ты прямо как ее котик, – надулась Лапуля, – шубка – статусная вещь! В шкафу обязана висеть шиншилла или леопард, чтобы подружки от зависти полысели! Зоя давай своего котика трепать, без остановки про манто говорила и получила его! Ее котик сломался. Но ее котик – не мой котик, мой котик не такой! Как ему сказать, что розовые плохие оказались?
Я, почти уплыв в страну Морфея, с трудом выдавила:
– Отправь эсэмэску.
– Танечка! Ты умная! – обрадовалась Лапуля. – Кошечка-пусечка. Дай поцелую. Чмок-чмок, заинька. Розовые…
Речь Лапули стихла, мне стало тепло. Одеяло напоминало облако, матрас казался невероятно удобным. И я заснула без задних ног. Так всегда говорила моя бабушка, укладываясь в постель:
– Устала, как барбос, сейчас буду спать без задних ног.
Руфина Яковлевна Файфман оказалась худенькой женщиной с роскошной копной мелковьющихся каштановых волос.
– Я не ждала сегодня гостей, – с ходу начала она извиняться, – взялась за уборку. Совершенно не понимаю, чем могла заинтересовать органы правопорядка. Когда вы позвонили и сказали, что являетесь начальником оперативно-следственного отдела, я очень удивилась! Разве женщин на подобную работу берут?
Я достала из сумки удостоверение:
– В наше время нет деления профессий по половому признаку. Хотя мне кажется, что дама – сотрудник ГИБДД, летающая по МКАДу на мотоцикле, теряет присущие женщинам нежность и мягкость.
Руфина прикрыла рот рукой:
– Ой! Вы из-за сломанного знака! Мне так неудобно! Понимаете, шел дождь, я не заметила, что там установили столбик! Машину занесло! Непременно оплачу ремонт! Только не отбирайте права. Моя мама живет в санатории под Москвой, я туда через день катаюсь, без колес никак.
– Руфина Яковлевна, я не имею ни малейшего отношения к автоинспекции, – поспешила я успокоить взволнованную Файфман, – и сильно сомневаюсь, что гаишники из-за сломанного дорожного указателя помчатся домой к нарушительнице.
– Фу! – выдохнула Файфман. – У страха глаза велики! Я всегда скрупулезно соблюдаю правила и… ой! А что случилось?
Я решила не ходить вокруг да около:
– Вам знакома
Лицо хозяйки вытянулось:
– И что? Мы давно не общаемся!
– Но раньше, похоже, дружили, совместно писали научные статьи, – продолжала я.
Руфина Яковлевна опустила взгляд.
– Мы работали в одном отделе, поэтому имели общие публикации. Да что происходит? Звоните с раннего утра, приезжаете в мой законный библиотечный день, не даете заниматься домашними делами!
Файфман нервничала все сильнее, а мне стало понятно: упоминание о Любе слишком болезненно, я сейчас со всего размаха наступила на больную мозоль.
– Может, нам лучше пройти в какую-нибудь комнату? – попросила я после того, как Руфина замолчала. – Хочется задать вам пару вопросов о Любе. Что она за человек?
Файфман проигнорировала мою просьбу.
– Понятия не имею!
– Вы служили бок о бок, – напомнила я.
Руфина сдвинула брови:
– Это не значит, что я лезла к ней в душу.
– Неужели вам неизвестно ничего о коллеге? – продолжала я. – Добрая, злая, эгоистичная, самолюбивая? Ну, какая она была? С кем дружила? Имела ли врагов?
– Она сама себе злейший враг, – ляпнула Руфина и сделала шаг назад. – А почему вы говорите о ней в прошедшем времени?
Я старалась поймать взгляд Файфман.
– Не хотела сразу сообщать горькую новость, но раз вы не дружили с Любой, то известие о ее смерти не должно вас потрясти. Доброва скончалась.
Глава 24
Файфман схватилась за сердце и прошептала:
– Кухня в конце коридора.
Почти в обнимку мы дошли до уютной комнатки с веселыми бело-голубыми занавесками и мебелью цвета топленого молока. Руфина усадила меня на полукруглый диванчик и начала хозяйничать. Включила чайник. Файфман довольно быстро справилась со стрессом и задала ожидаемый вопрос:
– Что с ней случилось?
– Пока речь идет о самоубийстве, – ответила я, – эту версию подтверждает записка, найденная у тела, но кое у кого из наших сотрудников возникли сомнения.
Руфина просыпала на скатерть сахар.
– Люба способна на суицид! Поверьте, это так!
– Вы давно не общались, – вздохнула я, – людям свойственно меняться с возрастом.
Руфина отвернулась к окну.
– Древние считали, что мертвые остаются с нами, их души незримо присутствуют около живых, могут помочь, а могут и навредить. Поэтому о покойных следует говорить лишь хорошо, чтобы не обидеть усопшего и не навлечь его гнева. Я считаю, что о том, кто уже не может ничего возразить, не стоит сплетничать. Но Люба была странной.