Рядом с Фрунзе

Дьеркеи Ене

Так взвод венгерских интернационалистов Мартона Шаркёзи и Игнаца Агоштона попал в штаб Южной группы.

Фрунзе шутя называл бойцов охраны подвижной группы штаба телохранителями.

Отряд охраны повсюду сопровождал талантливого полководца, вместе с Фрунзе венгерские товарищи сражались до конца гражданской войны. Бойцам охраны не раз приходилось защищать Фрунзе в жестоких боях и рукопашных схватках.

Красноармейцам-интернационалистам, служившим в отряде охраны подвижной группы штаба Южной группы войск, и посвящается эта небольшая книжка.

ПОД УФОЙ

Поезд

мчался по незнакомой местности. Через несколько дней пути, в холодный пасмурный день, он подошел к большому вокзальному зданию с плоской крышей. Уфа. Венгры высыпали на перрон, с интересом огляделись. На станцию начал подходить народ. Мужчины и женщины о чем-то громко говорили, энергично жестикулируя, с любопытством разглядывали красноармейцев. Прозвучала команда — бойцы выстроились, готовые следовать дальше. Получен приказ — на ночь расположиться в городе, а утром двигаться дальше, в одно из крупных сел под Уфой. Оттуда вместе с частями Красной Армии предстояло вступить в бой с контрреволюционными частями Колчака.

В город отправились строем. По обе стороны кривых улочек — одноэтажные домишки, двухэтажные строения попадались лишь изредка. В дверях лавок с вывесками на незнакомом языке стояли бородатые башкиры. Мальчишки с криками бежали за строем.

Стояла глубокая осень 1919 года. Холодный ветер обжигал обветренные лица бойцов. Шли уже добрый час, для бодрости запели. Песня сразу подняла настроение. Пели от всего сердца.

Интернационалисты были смелыми бойцами Красной Армии, сражавшимися на опасных участках фронта. Для этого они и приехали в

Советскую Россию. Многие из них навсегда остались лежать там, где шли кровавые бои.

Студеный ветер подхватил песню и унес ее вдаль. Песня интернационалистов понравилась уфимским девушкам, которые весело махали вслед отряду. Увлеченные пением, бойцы и не

заметили, как подошли к одноэтажному деревянному дому.

Размещение прошло в полном порядке. Заранее розданный паек еще больше поднял настроение. Бойцы насвистывали, напевали. В комнатах как на ярмарке: суета, музыка, песни. Затем все стихло.

Командир взвода — Мартон Шаркёзи, заместитель — его старый друг Игнац Агоштон. Всегда горой стояли они друг за друга. Сейчас друзья молча сидели на простой деревянной скамье.

Молчание нарушил Мартон, которого по-приятельски звали просто Марци.

— Пойдем посмотрим, как улеглись бойцы. Думаю, и нам время вздремнуть,

Бойцы спали. В доме стояла глубокая тишина. Командиры вернулись в свою комнату и легли, но уснуть, как ни старались, не смогли. Мысли о будущем отгоняли сон. Что их ждет? Выберутся ли они из этой переделки? Или, быть может, смерть уже где-то рядом? Кто знает.

Мартон и Агоштон тихо, не шевелясь, лежали на жестких нарах, глядя в пустоту. Забрезжил рассвет, а оба так и не сомкнули глаз.

Утро было холодное, ветреное. Солнце то и дело выходило из-за туч, но теплее не становилось. Восточный ветер с Урала щипал и румянил щеки. Скоро плотные облака затянули небо. Кругом потемнело.

Взвод выступил, а через полчаса начался буран. Шаркёзи приказал ускорить движение. Буран усиливался. В десяти шагах ничего не было видно. Удрученные непогодой, бойцы кляли на чем свет стоит Колчака и его банды.

По карте определили, что где-то совсем рядом должен быть хутор. Шаркёзи принял решение переждать буран там. Мокрые, утомленные тяжелым переходом, красноармейцы добрались до хутора. Одни укрылись в сарае, другие — в конюшне и амбаре. Хуторяне встретили гостей сдержанно.

Часам к одиннадцати буран немного стих, и интернационалисты двинулись дальше. До цели перехода оставалось километров восемь — десять. Идти было трудно: то и дело приходилось преодолевать крутые, покрытые лесом холмы.

Однако познакомимся поближе с командиром взвода Мартоном Шаркёзи.

Шаркёзи родился в семье рабочего и сам стал рабочим-металлистом. О себе он обычно говорил так: «В наследство от отца достался мне лишь

спокойный, уравновешенный характер». Храбрый, решительный и отлично подготовленный в военном отношении боевой товарищ. На фронте он по-настоящему научился ценить пулемет. Он строго требовал от бойцов, чтобы каждый тщательно ухаживал и берег свой пулемет. О своем оружии Шаркёзи тоже очень заботился, и не было случая, чтобы оно подвело его в бою. Дрался он с необычайным хладнокровием, и это помогало ему добиваться успеха. Шаркёзи никогда не разрешал понапрасну стрелять из пулемета, всегда подпускал противника как можно ближе и лишь тогда открывал по нему огонь.

...Около полудня взвод прибыл на передовую — здесь его ждали с нетерпением. Шаркёзи доложил о прибытии командиру батальона и тут же получил от него новый приказ. Итак, снова на передовой, снова фронтовые будни.

В селе погас последний огонек. Легкий морозец затянул лужи тонким ледком. Ничто не нарушало тишину ночи, лишь иногда взлетала, шумно хлопая крыльями, еще не уснувшая птица. И вдруг на окраине послышались голоса людей. Село было занято отрядом колчаковцев силою до полка.

Бойцы Шаркёзи прижались к земле и прислушались. Разговаривать, ходить, курить — строго запрещено. Только лежать в прошлогодней кукурузе, вглядываться в зияющую перед тобой пустоту ночи, покрепче прижимать ухо к земле и прислушиваться. Тьма непроглядная. Как будто хрустнула ветка — послышалось чье-то частое прерывистое дыхание. Агоштон ти-

хонько толкнул локтем соседа. Тот тоже весь превратился в слух. Затем шепнул в самое ухо Агоштона:

— Похоже, дозор белых.

Изготовились к стрельбе. Агоштон приподнялся на локтях, напряженно всмотрелся в густой кустарник. Он увидел поросенка, рывшегося в земле.

— Черт бы тебя побрал, перепугал всех! — с досадой прошептал Агоштон.

И снова тишина.

Бойцы осторожно подползли к крайней избе. Условились применять оружие только в крайнем случае. Сарай был уже близко, когда из дома донесся какой-то подозрительный шум. Вскоре послышались крики и ругань. Два бойца вызвались разузнать, в чем дело. По-видимому, в доме шла пьянка. Балог, слывший самым проворным бойцом, распластавшись по земле, незаметно подполз к дому. Остальные, застыв на месте, следили за ним.