Рядом с тобой
Шрифт:
– Сурэн, моей дочке нужно волшебное платье.
Всегда улыбающийся Сурэн – такое впечатление, что улыбка навеки застыла на его лице, – хмыкнул и повел их в конец склада. А там… Там шелка, один другого краше.
Галя растерялась, и вдруг ей пришла в голову мысль:
– Дядя Сурэн, а что бы вы для меня выбрали?
Мама посмотрела на Сурэна, потом на Галю и застыла от удивления.
Дядя Сурэн приосанился:
– Тебе для какого случая?
– Меня пригласили на фильм «Ромео и Джульетта», – ответила Галка и, сколько на себя ни злилась, все равно покраснела как рак.
– А… Понятно. – Он два раза прошелся вдоль стеллажей, постоял, покачиваясь с пяток на носки, и показал пальцем вверх. – Вот в этом шелке ты затмишь Джульетту.
Он забрался на высокий табурет и снял
Салман увидел Галю и ничего не сказал – она все прочла в его глазах. Все слова она услышала в его молчании, в том, как они шли до клуба, как он вел ее мимо контролера, как усаживал на место, с какой гордостью смотрел по сторонам. А после фильма он рассказал ей о долине тюльпанов, точно таких, как на ее платье.
– Я обязательно покажу тебе эту долину, мы поедем туда весной. Только снег сойдет, а долина уже вся в нежно-зеленой траве, как на твоем платье… – Его глаза мечтательно заблестели. – А через неделю вся долина в желтых и оранжевых тюльпанах. Есть долины, где растут голубые и фиолетовые ирисы, красные маки. Есть долины красных тюльпанов, но я люблю желтые. Я знаю, где их больше всего, там так красиво, как в сказке! Ты согласишься приехать к нам?
– Конечно. – Она счастливо улыбнулась и прищурилась: – Ты… ты не такой, как все…
Он смутился и опустил голову.
– Скажи, а я когда-нибудь тебе снилась?
Он медленно поднял голову и улыбнулся:
– Нет, но обязательно приснишься, я сердцем это чувствую. – И он прижал ладонь к сердцу.
Строительство шло четко по графику, намеченному Абу, – за полторы недели до отъезда были готовы дом на три спальни, коровник и банька. Оставалось закончить сарай для дров и сена, забор, ворота и калитку.
Верочка позвонила сестре в Харьков, чтобы пригласить на новоселье, и с телеграфа вернулась расстроенная. Она так хотела, чтобы их отношения хоть немного наладились. Когда-то, еще детей не было, Вера порывалась поехать в Харьков, к сестре – больше не к кому, но Наташа отказывала под любым предлогом: мол, занята очень, сама приеду как-нибудь на недельку. Вскоре и Гармашам стало некогда – то дети маленькие, потом один за другим в школу пошли, то корова отелилась, то картошку копать, то поросенка резать. То эти переезды. Теперь появилась веская причина – они осели надолго и будут справлять новоселье. Но Наташа перевела разговор в старое, неприятное русло, и на том время разговора – пять минут – вышло. Верочка на сестру не сильно обижалась – той и так досталось в жизни. Была у них еще одна сестричка, Надя, – она заболела и умерла через месяц после ареста отца. Маму свалила горячка, и Наташа сама хоронила Надю, потому что не только родственники, а все село от них отвернулось. Мама долго болела, и хозяйство – огород, коза и куры – было на Наташе. Все случившееся ожесточило сестру, она будто заледенела, будто ей попал в сердце кусочек льда, как мальчику Каю из сказки «Снежная королева». Но, как в сказке, лед не выскочил из ее сердца, и с каждым годом сестра становилась все суровее. Настолько суровее, что ссорилась с мамой и Верой, и мужики шарахались от нее как черти от ладана. А она была привлекательной: густые каштановые волосы, изумрудные глаза, аристократичная бледность на щеках, ладная фигура.
Мама умерла, когда Верочке было семнадцать. Они с сестрой продали хату, деньги разделили и разъехались: Вера – в Чугуев, в казенную квартиру лесхоза, а Наташа – в Харьков. К тридцати пяти годам она уже заведовала большим складом промышленных товаров недалеко от вокзала «Левада» и жила в добротной пятиэтажке в начале Пушкинской улицы, в двухкомнатной квартире. Писала, что окна выходят на бекетовский дом с химерами, а на первом этаже есть стоматологическая поликлиника, так что сверлить зубы можно, не выходя со двора. В пятьдесят девятом Наталья совершила отважный поступок – отправила в Совет министров СССР запрос об отце. Прислали бумажку, что в сорок третьем он умер от «перетонита» (так и написали, с ошибкой),
Были у Наташи мужчины, не было – Гармаши об этом ничего не знали, знали только, что она ногой открывает дверь в любой кабинет. И вот, около восьми лет назад, еще когда они жили под Ровно, Наташа сообщила письмом, что приезжает, и прислала посылку, чего никогда не было. Гармаши пошли на почту как на праздник – вот, думают, потеплели отношения. Принесли посылку домой, их обступили дети. Петя топориком подковырнул крышку, снял, а там поверх газеты записка лежит: «Без меня не трогать! Хранить в прохладном месте!» По кухне разнесся запах копченого свиного балыка. Не тронули, даже под газетку не заглянули. Юрка хотел заглянуть, но Петя запретил.
– Пахнет вкусно… – обиженно промычал Юра.
Петя молча прибил крышку и отнес посылку в погреб. Дети выглядели растерянными.
– Наверное, она сама хочет нас угостить, – предположила Вера, но уверенности в ее голосе не было.
Встречали Наташу всей семьей, отдали ей комнату детей. Она сразу спросила, где посылка.
– В погребе.
– Не трогали?
– Нет, – ответил Петя. – Принести?
– Перед обедом.
Петя принес. Перед обедом. Все сели за большой овальный стол, Петя наполнил рюмки водкой. Наталья шуршала газетами, роясь в ящике, дети с любопытством следили за ее руками и глотали слюнки. Вера раскладывала жареную картошку по тарелкам. Хотела положить Наташе, но та жестом запретила и прищурилась на тарелку. Обмакнула кончик салфетки в водку и тщательно вытерла тарелку. Потом снова обмакнула и вытерла столовые приборы. Выложила из ящика два свертка. В длинном действительно оказался балык – она отрезала четыре толстых куска, положила на свою тарелку, снова завернула в бумагу и сунула обратно в ящик. Дети разинули рты и захлопали глазами. В плоском была металлическая двухсотграммовая банка.
– Мне нужна открывалка, – сказала Наташа.
Вера передала ей открывалку.
В банке была черная икра, до краев. На икру дети уже не смотрели, а усердно тыкали вилками в картошку и просили побольше холодца и хрена с уксусом. Ни Петя, ни Вера не ели, а только переглядывались – кусок не шел в горло.
Погостив четыре дня, она уехала, и дети с радостью вернулись в свою комнатку.
– Что она тебе сказала? – спросил Петя, обнимая жену.
– Все то же. – Верочка положила голову ему на плечо.
– Вот что, – Петя нахмурился, – больше ты ей не звони! Никогда!
– Она моя сестра!
– Она тебе не сестра, родная сестра не будет так мучить! Сколько лет уже прошло!
– Она прожила тяжелую жизнь.
– А твоя жизнь легкая?! Верочка, пойдем поплаваем, вечер такой теплый. – Он снова приобнял жену. – В лодочке полежим…
– Петенька, прости, я не в настроении. Ты иди, а я пока детей покормлю. Приходи поскорее, – она поцеловала его в губы, – смотри, будь осторожен, сейчас полно бревен.
Петя с юности любил плавать ночью, а потом долго лежал в лодке на берегу и смотрел на звезды. Однажды он уснул, и родители едва с ума не сошли, думали, утонул. Они так испугались, что даже не отлупили его.
Петя переплыл на другой берег, посидел там, посмотрел на крышу нового дома – своего! И, безгранично счастливый, вернулся обратно. Вытерся полотенцем, оделся и лег в чью-то лодку поверх сетей. Мечтая о том, как красиво, уютно и тепло будет в его доме, какую мебель надо купить, какой телевизор, холодильник, какие обои поклеят в детских комнатах, в спальне, он не прислушивался к тому, что происходило за пределами лодки, а когда услышал, уже поздно было высовываться. Он плохо понимал по-чеченски, но язык знать не надо, чтобы понять: собеседники ссорятся. Вдруг довольно резко прозвучало имя «Галя», и Петя немного приподнял голову – Абу и Яха, освещенные лунным светом, стояли к нему боком метрах в пяти от лодки. Абу в чем-то убеждал жену, но она не соглашалась. Абу поднял обе руки, будто взывая к небесам. Недолго думая, Петя лег, громко всхрапнул и перевернулся на бок так, что лодка заходила ходуном. Покряхтывая, он сел, потянулся, громко зевнул и, выбираясь из лодки, «заметил» Бисаевых.