Рыбалка в Америке

Бротиган Ричард

Расщелина представлялась мне похожей на точилку для карандашей. Я совал туда свое отражение и оно возвращалось остро отточенным. За два года я поймал на этом месте, наверное, штук пятьдесят форелей, несмотря на то, что дыра была не больше вагонного колеса.

Я ловил рыбу на лососевую икру, еще у меня был крючок номер 14 и четвертичная леска. Две рыбины лежали на дне корзины, укрытые листьями папоротника, мягким и тонким из–за влажных стен телефонных будок.

До следующего хорошего места нужно было пройти сорок пять будок. Туда,

где кончалась темная и скользкая от налипших водорослей гравиевая дорожка. Она обрывалась у небольшой отмели рядом с белыми камнями.

Один из камней выглядел немного странно. Плоский белый камень. Он лежал в стороне от других и напоминал мне белого кота, которого я видел в детстве.

Дело было в Такоме, штат Вашингтон; кот упал, или его сбросили, с высокого деревянного пешеходного тротуара, взбиравшегося на крутую гору. Кот лежал внизу на парковочной площадке.

Падение не прибавило коту объема, а после этого на нем еще постояло несколько машин. Конечно, в те далекие времена машины были совсем не такими как сейчас.

Их уже больше не увидишь. Совсем старые автомобили. Машины ушли с автотрасс, потому что перестали им соответствовать.

Плоский белый камень в стороне от других камней был похож на того мертвого кота, как будто кот опять лежал здесь, среди 12,845 телефонных будок.

Я забросил крючок с лососевой икрой, поплавок задрожал над камнями и ОПА! отличный бросок! рыба несется по течению, срезая углы и оставаясь в глубине — тяжелая, сильная, бескомпромиссная рыба, потом она прыгает, и на секунду мне кажется, что это лягушка. Я никогда не видел таких рыб.

Проклятье! Что за чертовщина!

Рыба опять уходит в глубину, и я чувствую, как ее жизненная сила поднимается по леске прямо к моей руке. Струна превращается в звук. Так, словно, сверкая красными огнями, прямо на меня летит сирена скорой помощи — через секунду она проносится мимо и растворяется в воздухе, становясь сиреной воздушной тревоги.

Рыба прыгнула еще несколько раз, по–прежнему похожая на безногую лягушку. Потом она устала и поглупела настолько, что я смог подвести ее к поверхности воды и поймать сачком.

Это оказалась двенадцатидюймовая форель с огромным горбом на спине. Горбатая форель. Я никогда таких не видел. Горб, наверное, образовался в молодости после ранения. Может, на нее наступила лошадь, или в грозу упало дерево, или форель–мама метала икру там, где строился мост.

Отличной штукой оказалась эта горбунья. Я только жалел, что не могу сделать с нее посмертную маску. Не столько с ее тела, сколько с энергии. Вряд ли найдется человек, который смог бы понять ее тело. Я положил рыбу в корзину.

Ближе к ночи, когда края телефонных будок стали покрываться темнотой, я отметил уход с ручья и двинулся домой. Горбатую форель я съел за ужином. Обваленный в кукурузной муке и зажаренный в масле, горб был сладок, как поцелуй Эсмеральды.

ТВЕРДЫЙ

ПОДБОРОДОК

ТЕДДИ РУЗВЕЛЬТА

«Национальный парк Чаллис основан 1 июля 1908 года по личному распоряжению Президента Теодора Рузвельта….Как утверждают ученые, двадцать миллионов лет назад в этой части страны в изобилии водились лошади с тройными копытами, верблюды и, возможно, носороги.»

Эта часть моей истории происходила в национальном парке Чаллис. Не найдя Утиного озера, мы добрались до парка через Лоуман, пробыв некоторое время в МакКолле у мормонских родственников моей женщины, которые и рассказали нам о Тюрьме Духов.

Я поднимался в гору с малышкой на руках. 1,5 мили — было написано на табличке. У дороги стояла зеленая спортивная машина. Мы взбирались по тропе вверх и скоро наткнулись на мужчину в такой же зеленой шапочке и девочку в легком летнем платье.

Подол ее платья был подоткнут выше колен, но увидев нас, девочка опустила его вниз. У мужчины из заднего кармана брюк торчала бутылка. Длинная зеленая бутылка вина. В кармане штанов она смотрелась очень забавно.

— Сколько еще до Тюрьмы Духов? — спросил я.

— Вы на полпути, — ответил он.

Девочка улыбалась. Светлые волосы падали с ее плеч. Бом, бом, бом, как пара именинных колокольчиков — вниз, отскакивая от камней и деревьев.

Я опустил малышку на землю рядом с пятном снега, прятавшегося в расщелине у большого пня. Девочка стала играть со снегом и потащила его в рот. Я вспомнил, о чем читал недавно в книге председателя Верховного суда Уильяма О. Дугласа. НЕ ЕШЬТЕ СНЕГ. ОН ВРЕДЕН ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ И ВЫЗЫВАЕТ БОЛЬ В ЖИВОТЕ.

— Снег есть нельзя, — сказал я малышке.

Посадил ее на плечи, и мы двинулись дальше к Тюрьме Духов. Туда, куда после смерти попадают все немормоны. Все католики, буддисты, мусульмане, евреи, баптисты, методисты и медвежатники. Все, кто не был при жизни мормоном, оказываются в Тюрьме Духов.

1,5 мили — написано на табличке. Идти по тропе было очень легко. Но на берегу ручья мы ее потеряли. Я огляделся по сторонам. Я внимательно осмотрел оба берега, но тропа исчезла.

Может из–за того, что мы были живы. Трудно сказать.

Мы повернули назад и стали спускаться с горы. Вновь увидев снег, малышка заплакала и стала тянуть к нему ручки. У нас не было времени задерживаться. Становилось поздно.

Мы сели в машину и поехали обратно в МакКолл. Этим вечером разговор зашел о коммунизме. Мормонская девушка читала вслух книгу под названием «Голый коммунист», которую написал бывший шеф полиции Солт–Лейк–Сити.

Моя женщина спросила девушку, не кажется ли той, что книга написана под влиянием Высшей Силы, и нельзя ли считать этот текст в некотором смысле религиозным.