Рыбьи байки
Шрифт:
и вывернет налево справа
и припечатает под дых
а струны стен пророчат ветер
по курсу новых косяков
пусть вечер несравненно светел
и вроде ты давно готов
врастать в чужие силуэты
ответы пробуя на слух
но тут гонец из интернета
с пакетом разовых услуг
и сразу разная зараза
в дождем размытые мозги
и ты не попадешь ни разу
в недостающие
ведь света нет в петле теплее
гостеприимный англетер
давно по невскому расклеил
плакаты с новым фуэте
летят блатные дирижабли
с воздушной грацией слона
и к наступающим на грабли
приходит вечная весна
лайки
и лето не в ответе, и осень не в цене
в замотанном сюжете не к месту первый снег
и город, что на схемах теперь совсем не тот
сквозь ценники процедит кондовый анекдот
поющим в переходах – лишь мелочь на зубах
ударила свобода в безладовый набат
а ты, как прежде, мимо, и в голове – стишок
туда, где просто примут, где вечер разрешен
лети, литература сетями напролет
любая пуля – дура, пока не попадет
и ветер травит байки, держа ответ в уме
и чайки ставят лайки на новый монумент
туда
когда любовь отпустит в пустоту
переливать порожние дороги
свивая в круг последнюю черту
забыв простить и подмести итоги
теряет звук последняя струна
и свет не узнает простые вещи
пока в душе бушует тишина
и прошлое становится прошедшим
закрыта дверь, под ковриком топор
сожжен звонок с ненужным телефоном
и письма всем, кто в списке до сих пор
доставит робот строго по канону
а дальше – к черту мертвую петлю
и взлет души простит паденье тела
но вечность, устремленная к нулю
еще вернется, не найдя предела
цойское
цой сука жив ему все до звезды
по имени придуманному ночью
его не взять латышским тамагочи
в запаре перепутавшим следы
цой сука жив он пишет новый диск
тот просто получился слишком длинным
герой теперь решил творить верлибром
чтоб рифмой не острить фанатский визг
и жив брюс ли и сын и дух святой
и элвис и его приятель леннон
мельчающая
всем этим детям вымерзших цветов
цой сука жив куда ему до нас
умеющих уснуть в конце маршрута
или с карниза вниз без парашюта
ему не вписка выписка дана
цой сука жив напишут на луне
когда-нибудь бухие космонавты
и это будет истинная правда
и группа крови грянет в тишине
это не рок-н-ролл
Я знаю – зима в роли моей вдовы
это не рок-н-ролл, это даже не диско с подскоком
не обдолбанный джаз с золотой неразменной трубой
это просто мотив из-за стеклопакетовых окон
что теряет споткнувшийся ветер за чьей-то пальбой
пусть впотьмах словари предлагают все новые ноты
этот сонный шансон неразборчив и неразличим
и поэтому ждут перемен и поют повороты
то туда, то обратно по кругу известных причин
но из множества слов ты не сложишь совсем никакого
продолжения всех так прекрасно расчерченных схем
ведь словесная ткань так тонка, что не станет основой
когда нужен кирпич в ослепительно твердой руке
черный сгусток ночной чуть сереет, сырея под утро
растворяется днем в городской непролазной толпе
хоровые напевы которой до дури беспутны
а центральные арии розданы тем, кто по ходу успел
и немного осталось до коды по имени вечность
хоть последних страниц дирижер до сих пор не прочел
только снова сгустится до черного серая нечисть
и тогда вспоминаешь, что пел о зиме Башлачев
чужим
Чужим ключом свою откроешь дверь,
И верь – не верь, но в темноте дрожащей
Сверкнет крыло, и тени – ровно две –
Метнутся врозь, и – мир тебе, входящий.
Из коридора – в комнатный предел,
Дверной косяк с тебя снимает мерки,
К пятирожковой люстровой звезде,
И книгам, тихим жертвам этажерки.
Вот выгнутый от старости экран,
Где мир твой прежний, мутно-черно-белый,
Давно не вторит серым вечерам –
Забытый, пыльный, неживой, но целый.
Вот старый шкаф, что раньше был большим,
Раскособочил высохшие плечи,
Храня внутри и тайны детских игр,