Рыбкин зонтик
Шрифт:
И тут же его рука начала выстукивать сообщение.
Я схватила листочек с записью кодов и уставилась в него.
Сильный удар и два слабых. Тире и две точки. Буква Д.
Новая серия — слабый удар и сильный. Точка и тире. Буква А.
Вместе получается — «Да». Он подтвердил: да, это азбука Морзе!
Я пришла в восторг: мне удалось понять его! Я смогу с ним общаться! Он больше не будет безжизненной, бессловесной мумией!
Мне хотелось поцеловать его.
Я склонилась над белым
— Ромочка, я тебя поняла! Я поняла твое сообщение! Ты отстучал «Да»!
И белая рука снова задвигалась.
Слабый удар, сильный, снова слабый и снова сильный. Точка, тире, точка, тире. Пауза. Я взглянула в свой листок. Он отстучал букву Я.
И снова серия за серией последовали короткие и длинные удары.
Я аккуратно записывала буквы, но, когда он остановился и я прочла то, что у меня получилось, — я растерялась.
На листке была записана явная нелепость: «Я не Роман».
— Ромочка! — воскликнула я. — У меня получилась какая-то ерунда.
И белая рука снова застучала. Он повторно передал такое же сообщение: «Я не Роман».
— Ромочка, ты бредишь, ты нездоров… — пробормотала я в растерянности какую-то ерунду. Смешно говорить «ты нездоров» человеку, который одной ногой стоит в могиле, у которого обожжена половина тела, который не может ни говорить, ни видеть и двигает только кистью одной руки…
А он снова выстукал то же самое сообщение:
«Я не Роман».
А потом продолжил:
«Меня хотят убить. Я в опасности».
— Ромочка, о чем ты говоришь! — взволнованно пролепетала я. — Кто тебя хочет убить?
«А кто здесь был до тебя? — отстукал он и снова добавил: — И все-таки я не Роман».
Я похолодела. Действительно, та женщина, которая была передо мной в палате, женщина, которую я спугнула и о которой теперь забыла от волнения, — ведь она не была плодом его воображения!
Значит, он понимает, что говорит… точнее, что выстукивает… тогда это значит… это значит, что он действительно не Роман?
А кто же он тогда? Нет, этого не может быть! Это просто бред!
Белая рука снова пришла в движение.
«Никому не говори!» — отстукал он.
— Чего не говорить? — растерянно спросила я. «Никому не говори, что я в сознании», — отстукала мумия.
И снова добавила, как заклинание: «Я не Роман».
— А кто же ты? — воскликнула я в отчаяние. И в это время дверь палаты тихо отворилась. На пороге стояла медсестра Оля.
— Господи, это опять ты? — проговорила она недовольно, разглядев меня в полутьме. — Ты же ведь ушла домой?
Я посмотрела на белую руку мумии. Она была совершенно неподвижна.
— Я вернулась, — ответила я Оле. — Ты извини, конечно, что я делаю тебе замечания, но все же я уже двадцать минут тут сижу, и никого
— Ну подумаешь, покурить ненадолго вышла! — вспыхнула Оля. — Думаешь, легко тут сидеть всю ночь одной? С тоски помрешь! Да что случится-то, кто войдет? Это же больница, а не проходной двор все-таки!
— Ой, Ольга, а ведь уже был случай, когда прибор отключился, доктор так ругался, даже мне не по себе было!
— Помню. — Оля помрачнела. — Понять не могу, как такое могло произойти. Ну не мог он сам отключиться, понимаешь?
— Вот и сегодня… — начала я и прикусила язык.
— Что — сегодня? Кто мог сегодня войти, кроме тебя? — рассердилась Оля. — Кроме твоего Лазарева, никто тут не лежит.
«Вот именно, — подумала я. — Значит, та женщина, если она мне, конечно, не померещилась, приходила к Роману».
— Сегодня только ты тут дежуришь, больше никто не придет?
— Зачем? — Оля пожала плечами. — Врач изредка заходит.
Выяснилось, что дежурит сегодня Сергей Михайлович, так что никакой женщины быть в палате реанимации не могло. Тем не менее я ее видела, и самое главное — утащила пузырек, из которого она собиралась вколоть Роману лекарство.
— А куда ведет эта дверь? — спросила я, вспомнив, что незнакомка выскользнула через маленькую дверцу в углу палаты.
— В соседний коридор, только она всегда заперта, там никто не ходит. — Оля демонстративно села за свой столик и начала листать журнал с записями процедур.
Я посидела еще немного возле кровати, фигура на ней не шевелилась. Я тянула время, потому что жевала резинку. Вытащив мягкий комочек, пахнущий мятой, я незаметно засунула его в замочную скважину той самой дверцы в углу. Резинка застынет и, для того чтобы ее выковырять, понадобится время. Если дверь понадобится кому-то из персонала, то им скрываться нечего, возьмут какой-нибудь медицинский инструмент и вытащат резинку. А вот от злоумышленников резинка, конечно, не защитит, но заставит потратить время, и это уже хорошо.
Я отправилась домой с тяжелым сердцем. Обиженная Оля едва кивнула мне на прощание.
…«Бомбист» высадил меня перед самым подъездом и умчался в предутреннюю тьму, резко газанув.
Я толкнула дверь и вошла в парадную.
Когда я уходила отсюда, часа два назад, на лестнице горела единственная слабая лампочка, но сейчас она погасла, и, захлопнув за собой входную дверь, я оказалась в кромешной темноте.
Я не слишком испугалась — не могу сказать, что я такая уж трусиха, и детский страх темноты не слишком для меня характерен. Кроме того, в последние дни мне хватало гораздо более серьезных поводов для волнения, чем перегоревшая лампочка в подъезде.