Рыбья кость
Шрифт:
— Не исполняются надлежащим образом… жилец, проходящий по льготным категориям — сирота, имеет расстройство… — в голосе Марш прорезалась знакомая злость. — Репорт на исполняющего обязанности…
Пока Бесси разливала чай по блестящим кружкам, слово «репорт» Марш повторила раз пять. Бесси опять стало стыдно — из-за нее сейчас будут столько людей штрафовать! А батареи вот наверняка не включат. Не просто же так они не работали столько времени, наверное, что-то сломалось.
В следующую секунду ее отвлекла новая
Надо было купить другую, для гостей. Но у Бесси редко бывали гости, вот она и не подумала, а стоило, стоило подумать!
— Готово, — сообщила Марш. — Сейчас всем придет втык, и батареи включат.
Бесси не стала спрашивать, что такое втык. Она переживала за чашку, а в батарею вообще не верила.
— Ты что, целыми днями дома сидишь? — спросила Марш. Она действительно смотрелась ужасно глупо с розовой чашкой, но к большой радости Бесси ничего не сказала, и, кажется, даже не заметила.
Бесси хотела было успокоиться, но вспомнила, что чай она не пробовала, и он может быть невкусным.
— Нет, гуляю, гуляю иногда, — ответила она, быстро пробуя чай. И улыбнулась — он был замечательный, хоть и в розовой чашке. — Но мне скучно одной и людей, людей там много.
— Да уж, — усмехнулась Марш. — Тебе понравится дом, куда надо записки отнести. Он маленький, и там все… — она странно поморщилась. — Как ты любишь. Миленькое.
У нее получилось произнести слово «миленькое» таким голосом, что Бесси сначала думала расстроиться, а потом засмеялась — разве можно ругаться таким хорошим словом! Вот это наверняка была шутка, а шутки Бесси хоть и плохо понимала, но некоторые правда были смешными.
— Освальда помнишь? Рыжего?
Бесси кивнула. Спохватилась и полезла в ящик за шоколадом.
— Отдашь ему записки. Помнишь, что я про записки говорила?
— Никому-никому не показывать, никому другому не отдавать, не потерять, никому про них не рассказывать и про тебя ничего, ничего не говорить, — с гордостью сообщила Бесси. Она все запомнила.
— Правильно, — Марш даже улыбнулась, и лицо у нее стало совсем-совсем другое. — Еще… у меня еще кое-что есть. Я хочу, чтобы ты это тоже отнесла, и…
И теперь лицо у нее стало другое, непривычное. Она больше не улыбалась, и почему-то теперь казалась несчастной, как будто не хотела, чтобы Бесси это «что-то» куда-то несла.
— Вот, смотри, — решилась Марш, протягивая к ней руку. Теперь лицо у нее было обычное, и Бесси даже решила, что все перемены ей почудились.
Прежде, чем посмотреть, Бесси все-таки вытряхнула из подложки несколько разноцветных шоколадных лепестков и протянула Марш тарелку. Она взяла не глядя,
На темном рукаве, натянутом на ладонь, поблескивали паучки. Бесси насчитала трех, но, кажется, под манжетой спрятался еще один. Они были похожи на синие камешки с серебристыми проволочными лапками.
Из-под рукава показалась золотая мордочка саламандры, но Марш раздраженно щелкнула себя по пальцам, и ящерка обиженно юркнула обратно.
— Красивые! — Бесси правда очень понравились паучки. На их спинках чернела буква «М», словно Марш их подписала.
— Я думала, ты боишься пауков, — фыркнула Марш.
— Зачем, зачем бояться пауков? — удивилась Бесси.
— Очень хорошо. Тогда бери. Их тоже нельзя никому отдавать и показывать. Их совсем, — с нажимом произнесла она, — совсем никому нельзя отдавать и показывать. Меня убьют, если ты их кому-нибудь покажешь или отдашь. По-настоящему.
Бесси не поняла, что такое «по-настоящему». Она понимала, что такое смерть, но не могла представить, чтобы кто-то умер из-за пауков с серебристыми лапками.
— Я не отдам! — заверила она. Марш была странная и боялась странного. — И не скажу, что это твои.
Бесси вдруг опять подумала, что ей наверное, не очень хорошо живется. И глаза у нее нет, и не любит ее никто, вот она наверное и сочиняет себе всякие ужасы. Если бы у Бесси не было глаза и ее никто бы не любил, она бы наверное тоже всего боялась.
А может, Марш и злится от этого?
Бесси стало ее очень жалко. Захотелось погладить ее ладонь, но она помнила, как Марш отдернула руку. Незачем делать человеку неприятно, надо просто отнести бумажки и паучков.
— Их тоже Освальду отдать? — уточнила Бесси.
— Нет. Попроси, чтобы Освальд тебе сад показал. Там, в саду, есть красная башня. Нужно вытряхнуть рядом с ней.
— Башня? Как в фильмах?
— Да. Только маленькая. Нужно, чтобы никто не заметил. Даже Освальд.
— Хорошо, — закивала Бесси. — Я вытряхну. А они не убегут?
— Пока не вытряхнешь — не убегут.
Бесси заметила, что Марш шоколад не ест. Она сидела хмурая и растерянная, и Бесси стало ее совсем жалко.
— Я не покажу, не покажу никому, — заверила она.
— Умница. Хм… смотри, что у меня есть.
Она снова полезла в карман и достала что-то серебристо-синее, размером с ладонь.
— Я его под шумок сперла, — непонятно хмыкнула она. — И перекрасила. Положи на пол и держи вот эту штуку.
Бесси таких зверушек никогда не видела. Она даже не могла разобрать, на что это похоже — на осу с щупальцами? Все равно зверушка была красивая, синяя с серебром, и на полу лежала смешно, как будто ее пролили.
Марш ей дала еще белый крестик, который потрескивал и словно притягивал зверушку, если опустить его пониже.