Рыбья кость
Шрифт:
— Слово дня: спичка. Старинное устройство для получения открытого огня…
Ах, Аби. Ничего-то он не понимал!
…
— Покажись, — скомандовала Марш, вытянув руку.
Она могла бы потащить Леопольда в свой конвент, и наверное ему даже было бы интересно посмотреть. Он нашел бы в башне какой-то тайный смысл. Раньше они часто играли в эту странную игру, правил которой Марш не понимала — она рисовала закорючки, сочиняла истории, заканчивала за Леопольдом предложения и искала знакомые
Ее аватар сгущался между ними, слишком медленно и неумолимо, и Марш хотелось отдернуть руку, чтобы она не появилась прямо у Леопольда перед носом, но было поздно.
Она появилась. Марш отвела взгляд — вытащенная на свет тайна вдруг показалась глупой и претенциозной. Слепила из себя какого-то злого двойника Бесси.
А может, она такой и была? Она ведь не сама себя рисовала, а предоставила нейросети генерировать изображение по записям и данным биометрики, потом только вносила небольшие правки.
— Я же говорила, что Леопольд скоро позвонит. А ты не верила, — улыбнулся аватар, обернувшись, и Марш захотелось на нее шикнуть.
Но это было бы несправедливо — она делала только то, что сама Марш сделала бы пять лет назад. Постаралась бы смутить, сделать акцент на чем-то неуместном, а потом укусить.
Как она могла забыть, что раньше разменивалась на мелкие пакости.
Тогда она еще не сообразила, как заслужить уже приставшее реноме злобной неудачницы, виноватой даже перед нерожденными братьями и сестрами.
— Это я ему позвонила, — мрачно усмехнулась она. — Даже не звонила, раз уж на то… хм.
Леопольд смотрел на них молча, и Марш не могла ничего прочитать по его взгляду. Она только видела себя в отражении спящего экрана на стене, и собственный аватар рядом с собой.
Это, пожалуй, было жалкое зрелище. Марш и не замечала, что раньше весила чуть больше, и лицо у нее было скорее ехидное, а не злое, и длинные волосы ей, пожалуй больше шли, а уж о том, как уродовала проклятая повязка она и вовсе предпочитала не думать. А теперь вот пришлось.
Марш потянулась к фляжке во внутреннем кармане, но отдернула руку. Ей и так было стыдно перед Леопольдом, не хватало еще пить при нем!
— Возьми чашку, — подсказал Леопольд. — Но если хочешь курить или выпить…
— Нет-нет, — торопливо пробормотала она, сжимая горячий керамический бок.
— Конечно хочет, — удивился аватар, оборачиваясь к Леопольду. — Я последние годы занимаюсь только самосозерцанием и саморазрушением. О, кстати о разрушениях — тебе не нужно домой?
Марш только тяжело вздохнула. А чего она еще ожидала от себя.
— Зачем ей идти домой? — спросил Леопольд, и Марш почти физически ощутила присутствие камер.
И
— У нас свои методы терапии, — мечтательно ответил ее аватар, и в голосе отчетливо слышалось демонстративное ехидство.
Марш смотрела себе в затылок и с нежностью думала, какой же она была тварью. Безобидной, как она сейчас видела, но даже ей захотелось взять себя за зеленые курдяшки и хорошенько приложить лицом о стол.
Интересно, почему никто так не сделал?
Ах, да. Аве Аби!
— И в чем они заключаются?
Леопольд разглядывал ее аватар с холодным профессиональным любопытством, и Марш была за это благодарна.
Аватар обернулся, и Марш встретилась с собственным прозрачно-серым взглядом.
Она все понимала. Обе понимали.
Они обе знали, что Марш-Сегодня хочет, чтобы Марш-Вчера сама во всем призналась. Потому что она еще не переступила через то, важное, человеческое и настоящее. У нее не было осы.
«Скажи ему, — мысленно попросила Марш. — Скажи, я не могу. Не хочу сама показывать, во что превратилась».
«Ты ничего не сделала», — отвечали ее полупрозрачные глаза.
«Я собиралась совершить подлость. Настоящую. Не хочу, чтобы Леопольд от меня узнал… Это про глаз он поймет, потому что от этого только я страдаю. И это ради него… а пауки… пауки — это же ради себя».
«Но ты еще ничего не сделала. Если скажешь ты — Леопольд поймет, что ты изменилась. Осознала, что была неправа и стала лучше. Если скажу я — останется только подлость».
«Какая ты мудрая, — горько подумала Марш. — Ну и почему тогда мы здесь?!»
«Потому что Я превратилась в Ты».
Леопольд терпеливо ждал, наблюдая за их молчаливым диалогом, а Марш вдруг почувствовала, как серебристый шип с витой рукояткой выскальзывает, оставляя только пушистое и теплое облегчение.
Теплое, как кошачий мех. Тяжелое, как фарфоровый панцирь. И все шипы и проволока уходят, растворяются, впитываются в него.
И они не вернутся, никогда больше не вернутся!
Надо только признаться. Сказать, превратив будущую подлость в несбывшуюся подлость, и пусть спокойно спят рыжий Освальд и глупая Иви, и Даффи, который будет разочарован, наверное, даже зол, Даффи, который так и не узнает, на что злится.
— Это я поджигала дома.
— Что это такое?! — вдруг выдохнул ее аватар, хватая Леопольда за рукав прозрачными пальцами.
Марш увидела, как перекосилось ее лицо, но продолжала глупо улыбаться, позволяя себе задержать на губах след признания, которое должно было спасти ее, навсегда прогнав шипы и серебристые лезвия.