Рыбья кость
Шрифт:
… А все же — где она?
Хорошо бы дома. Марш хотела домой.
А где это — дома? Зачем она тут вообще сидит?
— Хочу общественного одобрения, — прохрипела она. Аби, аватару, Гершеллу и белым стенам, на которых побледнели черные надписи. — А ты что думаешь? Надо ли мне… устраивать акции?
— Аби не понимает полутонов, — аватар раздраженно пощелкал пальцами. Марш видела в собственных глазах настороженность, но по лицу отчетливо читалось, что Она-Прошлая понимает Себя-Настоящую.
И
— Но ты понимаешь. Он не поможет мне решиться. Ты помоги.
— Согласно рекомендациям, вам следует провести акцию, если она позволит вам справиться с нереализованным негативом, — довольно резюмировал Аби.
— Вот видишь. Теперь ты скажи. Ты-то понимаешь полутона.
— Что было под рукавом? — глухо спросил аватар.
— Четыре блока синтетического морфина на одной манжете, какие-то антибиотики — я не разобрала — на другой, и на третьей что-то из легальных эйфоринов, — отчиталась Марш. — Я по дороге пробила рецепты по базам. Леопольд сказал, что не умирает, может, и не врет.
— Так как ты сейчас не врет? — уточнил аватар. Марш-В-Прошлом поправила волосы и прищурилась, будто подставляя лицо яркому солнцу.
Марш любила наблюдать за собой со стороны. Она столько суетилась.
— Да, — ответила Марш. — Если его не убивает болезнь — его убивают лекарства, он это прекрасно знает. И не может их не принимать, как ты думаешь, почему?
— Потому что ему больно…
— А еще он боится смерти, — добавила Марш, удивившись, как мало значат сейчас эти слова. — Многовато эйфоринов на манжете.
— То, что ты хочешь сделать ему ничем не поможет.
— А мне? Кто Мне поможет? — тихо спросила Марш.
Потому что экстремальный эфир был для Леопольда. А взрывы — только для нее.
Марш-В-Прошлом поджала тонкие губы. Провела ладонью от запястья к локтю. Погладила себя по второй руке, словно представляя оковы манжет, полных дешевого синтетического яда.
И кивнула.
Марш торжествующе подняла левую руку. А правой ударила по панели.
…
Бесси ничего спросонья не сообразила — ее разбудил входящий вызов, а ей давно никто не звонил, и почему-то на экране был бледнющий парнишка, весь перекошенный, и он на нее кричал, требовал, чтобы она куда-то бежала и что-то делала.
Спустя пару секунд она поняла, что бежать нужно к Марш, а звонит ей Освальд, у которого рыжие волосы почему-то стоят дыбом, и ему совсем не шло. И выражение ужаса на лице его уродовало.
Бесси наконец поняла, что произошло что-то ужасное. Она бросилась в коридор не одеваясь, и даже забыв обуться. В шелковой пижаме было ужасно холодно, а может, и вовсе ни при чем тут шелковая пижама.
…
Марш не понимала, откуда раздается стук. Исчезли надписи на стенах, растаял стол с панелью и экранами, и белая тишина, без углов, без очертаний заполнила ее сознание целиком.
Ей
Ей было хорошо. Марш гладила себя по лицу кончиками пальцев, и кожа была теплой и гладкой. Никаких проволочек. Только эта дрянь на глазу все портит. И еще стук в дверь.
Марш помнила, что всего на минутку прилегла на пол. Нужно было дать Рихарду наврать что-нибудь про взрыв — какое лицо у него был, когда она ударила по панели, какое лицо! — тогда уже публиковать манифесты. Завершить свою акцию, превратить ее в высказывание.
А что потом? Наверное, стоило поехать к Леопольду и вернуть куртку. Жаль он не может порадоваться разрушенной карьере Гершелла вместе с ней.
И еще плохо, что в дверь стучат. Когда Марш встала из-за стола, все вдруг пропало, растаяло, и она совсем не была против, но ей нужны были экраны и панель. Можно еще немного полежать. Раскинуть руки, смотреть в потолок и чувствовать, как растворяются все проволочки, как уходит угрюмая ядовитая злость.
Она так счастлива, сейчас, здесь — зачем этот проклятый стук?!
Не выдержав, Марш медленно перевернулась на живот и встала на четвереньки. У нее кружилась голова, но она все еще была счастлива.
Стук стал громче и чаще.
Наверное стучат в дверь. Кто вообще стучит в двери, есть же датчики?
Марш знала, кто мог стучать.
Она зажмурилась. Прислушалась. Вставать не хотелось — ползти гораздо удобнее.
…
Ну что за утро, все, все не так!
Бесси сначала звонила в дверь и махала руками, чтобы датчики ее засекли, а потом стала стучать — может, у Марш что-то сломалось. Как батареи. А может, она спит и не слышит.
Бесси не любила никого будить, но Освальд сказал, что вопрос буквально жизни и смерти, и она ему поверила. А Марш не открывала, и это было так плохо, так страшно, что хотелось плакать.
Она так перепугалась, что не заметила, как дверь отъехала в сторону. Марш стояла на пороге и смотрела сверху вниз. Бесси ее только по повязке узнала, все лицо серое, и глаз тоже серый. А линза — красная, круглая — прилипла к щеке. Марш стояла, морщась, словно ей было больно от света в коридоре. В ее комнате было совсем темно, только экраны на столе что-то показывали, часто мигая то рыжим, то лиловым светом.
— Чего тебе? — неожиданно дружелюбно спросила Марш.
— Освальд звонил, — быстро сказала Бесси. — Сказал, сказал бежать к тебе, сказать… сказать…
— Забыла?.. — В голосе Марш дрогнула надежда. Бесси поняла, что она не хочет слышать ответ, но Освальд тоже был бледный, и ему тоже было страшно!
— Сказать, Анни пошла в башню ставить камеры! — выдохнула она.
— Как… здорово… — прошептала Марш.
Отвернулась от Бесси, не закрывая дверь. Села за стол и медленно опустила голову на скрещенные руки.