Рыбья Кровь и княжна
Шрифт:
— Зато вольное положение Таматархи сделало ее лучшим пристанищем всего сброда обоих морей, — добавлял арс, — и местом, где заключались предварительные договоренности между близлежащими странами и княжествами.
— Почему предварительные? — спросил Дарник.
— Чтобы была уверенность, что основное посольство примут как надо.
— Но это же большая затяжка времени переговоров?
— Вовсе нет. В Таматархе сидят постоянные посольства ромеев, хазар и багдатского халифа, они все выспрашивают и могут сами посылать с чужими посольствами своих сопровождающих.
— А есть ли посольство русского кагана? — захотел уточнить князь.
— Нет. Хазары сами договариваются за русского
Опять хазары! И все русско-словенские княжества своими данниками считают, и переговоры за них ведут!
6
Как ни опасались липовцы, хватаясь за обереги и часто поминая «чур меня», а малой бури избежать не удалось. Сильный ветер на море налетел там, где на береговой кромке не было ни одного спасительного укрытия, а просто приставать к берегу с торчащими из воды камнями значило обречь лодии и команды на неминуемую гибель, вот и болтались целый день на волнах, каждую минуту ожидая, что непременно перевернутся. К счастью, ни одного судна потеряно не было, а смытых за борт полдюжины гребцов отнесли к неизбежному жертвоприношению морским богам.
Как и многих, Дарника сильно тошнило и несколько раз рвало. Но, стиснув зубы, он даже в таком плачевном состоянии не забывал свой предводительский долг: строго и проницательно смотрел на воинов, давая понять, что все видит и запоминает. И гриди под его взглядом невольно вели себя чуть сдержанней и мужественней.
К концу дня впереди показалась выступающая в море песчаная коса, и, едва ее обогнули, саженные волны сменила средняя рябь, и можно было уже приставать к берегу.
— Вот вам и первое испытание, — посмеивались бывалые мореходы. — Будете знать, как в море ходить.
В эту ночь липовцы на весь стан зажгли пять или шесть костров — кроме мокрого камыша и редкого лозняка, топлива кругом не было. Так мокрыми и продрогшими и заснули, перекусив промокшими сухарями и солониной.
— А что, если случится серьезная буря? — спрашивали у князя на воеводском совете. — Утопших будет больше, чем убитых. Куда и зачем идем?!
— Вы делайте, как я, — отшучивался Рыбья Кровь. — Считайте, что кутигуры нас разбили и все мы мертвые. А боги подарили нам несколько месяцев жизни, чтобы мы посмотрели дальние страны и еще раз поиграли своими мечами. Когда переплывали Итиль без чужих полков против двадцати тысяч кутигур, никто не спрашивал: куда идем? Это только разбойники идут за добычей и бегут, когда им крепко дают сдачи. Всегда только за смертью — вот куда мы идем.
Бывалые рубаки-воины озадаченно молчали, собственное жизнелюбие всегда хранило их от подобных умозаключений.
— А можно я и за смертью поплыву, и за красивой наложницей тоже? — спросил самый молодой из полусотских.
Ответом ему был невеселый смех воевод.
Утром встало ослепительное солнце, засверкало успокоенное море, и предыдущий день вспоминался уже совсем не страшным.
Сухая прибрежная степь вскоре сменилась бескрайними гнилыми болотами, к которым невозможно было приставать. Тучи комаров лучше любых лучников отгоняли лодии подальше от берега. От встречных купеческих судов липовцы узнали, что в Корчевском проливе стоят пять ромейских бирем, досматривают все проходящие через пролив суда. Второй прорыв через них вряд ли окажется столь же легким и малокровным, как первый. Нужен был какой-то другой выход.
Земли, примыкающие к Таматархе, недаром называли Русским островом. Большая степная река Кубань, раздваиваясь в устье, одной протокой впадала в Сурожское море, второй — в Русское. По их берегам жили моричи — древнее русское племя, подчинявшееся лишь собственным старейшинам.
Сюда и направил Дарник свои лодии. На бортах снова появились щиты, камнеметы заняли свое место на упорах, а гребцы надели шлемы и нагрудники. Вперед княжеского дракара выдвинулись безмачтовые разведчики, куда перешел Буртым со своими бродниками. Протока была шириной меньше стрелища, к самой воде с обеих сторон подступал невысокий густой лес, откуда любая ватага моричей могла безопасно сколько угодно расстреливать из луков проплывающие суда. Князь дал сигнал поменять походный строй. Лодии и дракары поплыли двумя колоннами, с тем чтобы в случае нападения с двух сторон, в обе стороны, не теряясь, и атаковать. В мутном встречном речном потоке часто попадались застрявшие стволы деревьев, и тогда липовцы на лодиях особенно напрягались, предполагая засаду. Дарнику это живо напомнило первые два дня его одиночного путешествия на дубице по лесной Каменке, с постоянным ожиданием скрытых за листвой разбойников. Тогда, увидев выехавших ему наперерез вооруженных охотников за рабами, он воспринял их скорее с облегчением, чем со страхом.
К его великому изумлению, то же самое повторилось и на этот раз: с небольшой лесной прогалины в протоку въехали трое всадников с голыми торсами, круглыми щитами и кистенями.
— Кто едет? — крикнул по-словенски светлорусый молодец с серебряным ожерельем на шее. — Сойди сюда и скажи!
Князь видел, как Буртым, сбросив шлем и пояс с мечом, спрыгнул прямо в воду, которая оказалась ему по грудь. Потом вместе с всадниками скрылся в зарослях. Липовские лодии чуть подгребали веслами, чтобы удержаться на одном месте. Немного погодя из береговых кустов, куда скрылись Буртым с всадниками, выплыла дубица с одним гребцом и прямиком направилась к княжескому дракару. Стало быть, Буртым оставлен заложником вместо этого переговорщика, понял Рыбья Кровь.
Поднявшегося на борт дракара молодого морича звали Кухтаем, льняная рубашка с причудливой вышивкой указывала на его высокое положение — не меньше чем сотский. Глаза смотрели на все вокруг по-хозяйски, ничуть не смущаясь от присутствия десятков вооруженных оптиматов. По знаку князя воины-гребцы сместились на корму, и он с Кухтаем оказался на носу с глазу на глаз.
— Слышал уже о тебе, Дарник Рыбья Кровь, — уважительно признался морич. — Только не думал, что ты такой молодой.
— Да и тебе, кажется, не пятьдесят, — учтиво произнес князь.
— Твои воины брони надели, никак воевать с нами собрались? — Гость чуть насмешливо кивнул в сторону гридей.
— Я со словенами не воюю.
— Моричи не словены, — гневно поправил Кухтай.
— Русы тоже не словены, а говорят по-словенски. Когда заговорите по-моричски, тогда и будете моричи, — Дарник понимал, что не следует так говорить, но удержаться не мог.
Переговорщик особым пронзительным взглядом уставился в глаза князю, но Рыбья Кровь еще в детстве научился в этой борьбе взглядов бесконечно изучать брови противника. Так сделал и на этот раз. Кухтай первым отвел глаза в сторону.
— Правда ли, что вы идете на ромеев? — более покладисто спросил он.
— Мы идем на того, кто помешает нам идти, — ответил князь. — Для большого похода нас слишком мало, а для куцей разбойной добычи слишком много. Кто хочет на нас напасть, пусть спросит себя, готов ли он к своим большим потерям.
Морич молчал, вникая в слова Дарника, потом неожиданно широко улыбнулся:
— А тебе палец в рот не клади! И со своим гонором, и ни для кого не обидно! Всех мы к себе позвать не можем, но тебя, князь, с ближними гридями приглашаем.