Рыцарь-чародей
Шрифт:
– Вы думаете, он мой сын, сэр. Вы думаете, это Хеймир.
– Я ничего не думаю. Мне просто пришло в голову, что такая возможность не исключена.
– Я не знаю, сэр. Право, не знаю. – Герда смахнула слезу. – У меня такое ощущение, будто он действительно вернулся ко мне или я пришла за ним, что-нибудь в таком роде. Но я не знаю, сэр, честное слово. Я его не видела и не слышала, ничего еще.
– Мы позволим ему подойти поближе в следующий раз, коли следующий раз будет.
– Вы очень добры,
– Да?
– Если это он… Вы ведь не причините ему вреда?
– Конечно нет. А он мне?
Герда поколебалась:
– Он мог бы, сэр, когда бы меня с вами не было. Не знаю. Скорее всего он голоден.
– Мы тоже. Здесь мало дичи.
– Южнее, сэр, к югу от гор…
Я помотал головой:
– Я должен встать караулом в горном ущелье. Мы не скоро окажемся к югу от гор.
Герда улыбнулась:
– Я знаю, вы не позволите нам помереть с голоду, сэр. Даже если он будет с нами.
Кто-то огромный лежал в низкой пещере на ложе из папоротника; на долю секунды я почувствовал его голод и одиночество. Я поднял взгляд. Облако наблюдала за мной, я с трудом различал в темноте ее голову и темный глаз. Надеясь, что она увидит, я кивнул.
– Вы сказали, что уже решили насчет стона, сэр. Стона, который услышали, когда впервые меня увидели. Так что вы решили?
– Тогда я увидел, что ты скована цепью. – Дым костра потянул мне в лицо, я отогнал его ладонью и немного передвинулся влево. – Ты наверняка считаешь, что стон мне померещился.
Она потрясла головой:
– Нет, коли вы уверены в обратном.
– Уверен. Я умею отличать действительность от игры своего воображения, и это была не игра воображения. Стонала не ты и не Гильф. Я точно знаю, хотя не понимаю откуда. Там был еще кто-то, кто-то мне невидимый. За мной неотступно следовали эльфы, и я решил, что скорее всего это Гарсег. – Я немного помолчал. – Гарсег не эльф, но носил обличье эльфа. Когда-нибудь в другой раз я расскажу тебе о Гарсеге побольше.
Герда кивнула:
– А теперь вы считаете иначе, сэр?
– Да. Ты говорила, что видела со мной старую женщину.
Герда нерешительно кивнула.
– Думаю, то была хозяйка Мани. Ты, наверное, видела Мани. Такой большой черный кот.
– Ведьмин кот, сэр, коли вас интересует мое мнение.
– Да, хотя теперь он принадлежит леди Идн. Ведьма умерла, но все еще не покинула наш мир. Когда Баки корчилась в муках на сеновале, призрак бывшей хозяйки велел Мани привести меня к ней на помощь.
– По-вашему, она преследует нас, сэр?
– Едва ли. Полагаю, она отправилась в Уртгард вместе с Мани, хотя точно не знаю. Ложись, постарайся заснуть.
– Если вас больше ничего не беспокоит, сэр. Я надеялась, вас мучат еще какие-нибудь вопросы, которые я сумею разъяснить.
Я рассмеялся:
– Сомневаюсь,
– О, Лер! Я не знаю, сэр.
– Очень высокая, с молочно-белой кожей и черными волосами. – Я очертил в воздухе руками фигуру незримой женщины. – Если ты не знаешь, кто она и куда делась…
– Клянусь, сэр, не знаю.
– Верю. Тогда ответь мне на такой вопрос: зачем эльфам приносить Гренгарму в жертву одну из наших женщин?
– Понятия не имею, сэр. А вы знаете?
– Возможно. По природе своей Гренгарм очень походил на Гарсега, однако здесь, в Митгартре, казался реальным существом. Помнишь Тауга? Он родом из Гленнидама – деревни, где поклоняются эльфам.
– Это неправильно, сэр. Так поступать негоже.
– Во всяком случае, нам, людям, не следует. Думаю, не составит особого труда объяснить, почему жители Гленнидама поклоняются эльфам, хотя это и неправильно, как ты верно заметила. Главный же вопрос, пришедший мне в голову слишком поздно, заключается в другом: почему эльфы допускают такое?
Судя по лицу Герды, она меня явно не поняла.
– Ты упомянула имя Лер, мать. Предположим, Лер, Вальфатер и Лотур сейчас появятся перед нами, принесут тебе жертвы и вознесут тебе молитвы. Что бы ты сделала в таком случае?
– Я… – Герда заметно растерялась. – Ну… ну, я сказала бы, что произошла какая-то ошибка или что они шутят надо мной.
– Вот именно. Но эльфы, которые должны бы сказать то же самое, не говорят ничего подобного. – Я задумчиво смотрел на луну, восходящую над пустынной местностью.
Наконец Герда промолвила:
– Наверное, им это нравится, сэр.
– Ложись, – сказал я. – Спи.
Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы далекие горы стали смутно видны в темноте, я встал и проверил путы наших лошадей. У лошадей Бертольда и Герды они оставались надежно затянутыми, как и у спокойного бурого мула Анса. А у Облака они, по обыкновению, ослабли, и я подтянул перевязь. Когда я улегся, Облако ткнулась мордой мне в лицо, вызвав в моем воображении образ дикого кабана, огромного и свирепого, роющего рылом землю на другом берегу маленькой речушки.
Я кивнул, забросил колчан за плечо и подтянул тетиву лука. Тетива Парки тихо пела под моими пальцами – песни жнецов, убирающих поле, и песни женщин, баюкающих сонных детей, песни войны и песни веселых гуляк в тавернах, песни поклонения, которые звучат у алтарей, когда бушующее пламя огромных костров пожирает воловьи туши и златовласые оверкины в рогатых шлемах появляются в клубах дыма, – все они и многие другие сливались в единый гимн человечества, аккомпанементом которому служило звонкое пение птиц.