Рыцарь идет по следу!
Шрифт:
Снаружи Рома и Юрик подперли ее шваброй. Мицкевич постучал в дверь.
– Эй, – как-то неуверенно крикнул он.
– Мицкевич, это мы, – сказал ему Юрик. Он стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди.
– Откройте, – попросил Мицкевич.
– Мы откроем. Только скажи, ты часы взял?
– Ты там что, не один? – поинтересовался Мицкевич.
Рома был против, не хотел обнаруживать себя, но Юрик уже сказал:
– Да. Мы с Ромычем здесь.
– Привет, Ром, – спокойно сказал Мицкевич из-за двери.
Роме почему-то стало стыдно,
– Привет.
Ситуация приобретала абсурдный оттенок.
– Ты часы у Рогова украл?
– Нет, – спокойно ответил Мицкевич.
– А зачем ты тогда в раздевалку ходил?
Мицкевич не понял вопроса.
– Все на акробатике были, – пояснил Юрик, – а ты в раздевалку ходил.
– Откуда ты знаешь? – глухо спросил Мицкевич из-за двери.
– Люди видели, – дал Юрик уклончивый ответ и добавил: – Ты часы тиснул?
– Нет, – твердо произнес Мицкевич из глубин туалета. И тут же добавил: – Там взрывы закончились. Мне выходить скоро.
Юрик решил ковать, пока горячо:
– Не выпустим, пока не скажешь! Ты украл?
– Нет.
– Ты часы взял?
– Нет.
– Мы знаем, ты.
– Нет, не я, – упорствовал Мицкевич. – Пустите, на сцену опоздаю!
Рома не смог больше выдержать напряжения, отпихнул швабру ногой.
Дверь открылась. На пороге стоял Мицкевич. Раздражения не было на его лице. Словно вышел он не из темного туалета, а из солярия. Ни слова не сказав, Мицкевич быстро побежал на сцену. А Рома подумал, что ему не по душе методы расследования, предложенные Юриком.
– Это не он, – сказал между тем Юрик.
– А я тебе говорил, – произнес Рома. – Надо Сенина проверить. Если он захотел с себя подозрения снять, а на Мицкевича вину свалить – это лучший способ. Сказать: видел, он в раздевалку входил.
– Правильно! – загорелся Юрик. – Сенин нас с толку сбил. Пошли, найдем его!
Они отправились в раздевалку, потом в гримерку, но Сенина не нашли ни там ни там. Зато в гримерке нашли журнал с комиксами и, положив его на колени, пролистали от корки до корки.
В раздевалку медленно и вальяжно вошел Веролоев. Он тоже играл фрица за простыней. Его выход уже состоялся, и Веролоев пришел переодеваться. Шагал он медленно, степенно, положив на предплечье каску, как Наполеон – треуголку.
– А что вы здесь делаете? – спросил, проходя, Веролоев. – Вам снег пора уже давно сыпать.
Животный ужас в то же мгновение охватил Рому и Юрика, сковал их члены, чудовищными мурашками пробежал по спине. Снег! Они забыли про снег!
Гигантскими скачками, перепрыгивая не ступеньки даже, а целые пролеты, в спешке они выбежали не в тот коридор, одновременно развернулись и больно столкнулись лбами. Удар был настолько сильный, что Рома чуть не потерял сознание. Серебряные точки гроздью высыпали перед его глазами и пропали. Он еще приходил в себя, когда понял, что Юрик, крепко схватив за руку, тащит его на колосники.
Они ползли по балкам, рискуя свалиться вниз вместо бумажного снега. При этом Рома потряхивал головой – на месте ли она, или какой-то
Добравшись до мешка, друзья разом, не глядя, опрокинули его вниз и только тут перевели дыхание. Посмотрели на сцену и окаменели снова.
Они сильно опоздали со снегом. Андрей Григорьевич уже умер, уже ожил, уже подошли к нему другие герои. Уже зрители, улыбаясь и вытирая слезы, хлопали в ладоши, благодаря артистов. И вот счастливые исполнители, взявшись за руки, готовы были поклониться, и тут им на головы высыпался мешок мелко нарезанных бумажек, да еще и сам пыльный мешок спланировал прямо на блестящую от пота лысину Андрея Григорьевича.
Трогательный финал был испорчен. Мало того, был испорчен весь спектакль. В зале засмеялись, гораздо дружнее, чем хлопали. Артисты скисли. Поспешили свернуть поклоны и скрыться за кулисами, стряхивая с голов резаную бумагу.
Андрей Григорьевич бросился на колосники. Он был так зол, что лысина его покрылась большими красными пятнами. В руке он сжимал тот самый злосчастный мешок. Не исключено, что надел бы его на головы виновникам его провала. Но Юрик и Рома как сквозь землю провалились. Андрей Григорьевич побегал еще некоторое время по театру. Успокоился, свернул и выбросил мешок в мусорное ведро и отправился переодеваться в гримерку. Надо было смыть бутафорскую кровь.
А в это время дверь туалета, где сидел в заточении Мицкевич, медленно отворилась. Показались две головы – черноволосая и светловолосая. Рома и Юрик внимательно прислушивались. По трансляции было слышно, как монтировщики разбирают декорации.
– Бежим! – сказал Рома.
– Бежим, – согласился Юрик.
И они побежали.
15
Позже состоялся общий сбор в «Пещере». Рому и Юрика припугнули тем, что снимут с ролей, если еще раз повторится нечто подобное. Но все обошлось. Поругали и отвязались. Андрей Григорьевич оказался незлопамятным.
После общего сбора к Роме и Юрику подошел Мицкевич и тихо, но твердо сказал:
– Не надо так больше делать, пожалуйста.
Рома с Юриком обещали.
Продолжая расследование, они остановили Веролоева. Попытались расспросить, видел ли он что-то в тот день, когда у Рогова украли часы? Кто входил в раздевалку во время урока акробатики? Веролоев рассматривал себя в зеркале, висящем на первом этаже возле раздевалки.
– Часы? – спросил Веролоев, приглаживая висок.
– Два дня назад.
– Не помню! И потом, это меня не касается. Не так ли?
Рома и Юрик не знали, что ему ответить. В течение следующего дня они опросили по очереди всех, кто был в тот день в спортзале. Ответ был один. Вернее, два: 1) Не видел(а) я ничего. 2) Какие часы? Я уж забыл(а) про них.
Оказалось, что у потенциальных свидетелей очень короткая память. О краже часов школьники забыли очень быстро. Информация о неприятностях, так же как и выученные уроки, не задерживалась у них в головах. В одно ухо влетала, из другого вылетала.