Рыцарь на золотом коне
Шрифт:
Похоже, кулон даже Себа не смог отвадить. Себ заходил чуть ли не каждый день. К концу лета Полли перестала его бояться, зато он ей порядком надоел. Однажды днем они были в саду. Себ рассказывал ей об ужасах ломки, которая приключилась с ним, когда он бросил курить, и вдруг замолчал, схватил Полли в охапку и поцеловал ее. С Полли еще никто никогда ничего подобного не проделывал. «Надо было расспросить Нину», – смутно подумала она, когда они с Себом столкнулись лицами и у них словно бы перепутались носы. Полли хотела вывернуться, но Себ так тяжело и страстно дышал и в целом
– Если хочешь, откажу ему от дома, – сказала бабушка, когда Полли вошла в дом, притворяясь, будто ничего не случилось. – Я бы и раньше его выставила, но надеялась, он тебя взбодрит.
– Я и так бодрая! – возразила Полли.
Ей было стыдно, что бабушка предложила разорвать отношения с Себом за нее. Только насчет бодрости бабушка догадалась верно. Видимо, бристольская история больно ранила Полли, и ей понадобилось много времени, чтобы ее пережить. Полли ни на чем не могла сосредоточиться, даже когда осенью пошла в школу.
Нина по-прежнему гонялась за мальчиками. Как выразилась Фиона, у Нины это была пожизненная страсть, однако ей удавалось параллельно с мальчиками увлекаться кучей разных разностей. В этом полугодии Нина увлеклась демонстрациями протеста. Права женщин, вивисекция, угнетение этнических меньшинств – Нина ходила на демонстрации по каждому поводу и с каждой приводила себе нового приятеля. Она постоянно пыталась затащить на демонстрацию и Полли с Фионой. В результате обе они решили, что она опять принялась за свое, когда однажды утром она подбежала к ним с криком:
– Ну как, идете к городскому совету или нет? – Против чего протестуем? – спросила Фиона. – Вот дура! – вспылила Нина. – Голова садовая! Мы же договорились встретиться там с тем мальчиком из Стоу-на-Излучине!
Полли с Фионой начисто забыли про Лесли. Фиона считала, что Лесли их просто разыграл. Полли тоже так думала, но при мысли о том, что она снова увидит Лесли, у нее сразу потеплело на душе. Она убедила Фиону, что три человека, болтающиеся битый час на ступенях городского совета, выглядят совсем не так глупо, как два и тем более один. И в конце концов они отправились туда все вместе.
Подходя к городскому совету, они внутренне готовились выглядеть глупо. Однако Лесли, к их изумлению, уже поджидал их. Он стоял на ступенях, и это зрелище было неожиданным во всех смыслах: одет он был в элегантный серый костюм с уилтонским галстуком, как и остальные мальчики из Уилтон-колледжа, а место буйной светлой шевелюры заняла короткая стрижка, приглаженная и аккуратная. Сережку-черепушку сменило маленькое золотое колечко в ухе.
При виде девочек Лесли удивился не меньше, чем они при виде его.
– Ну дела! А я-то был уверен – вы забудете! – воскликнул он.
Они смущенно вытаращились друг на друга, но тут Фиона, у которой тоже были проколоты уши, заметила
– Разве в Уилтон-колледже разрешают носить сережки? – удивилась она.
– Где там! – воскликнул Лесли. – Сплошные строгости. Но я решил обеспечить себе свободу действий, или как там говорится. Пока что никто не велел мне ее снять. В этом городе есть куда пойти?
Лед был разбит, и они пошли в «Голубую лагуну» поесть чипсов, оживленно болтая по дороге. Девочкам было страшно интересно, как устроен Уилтон-колледж изнутри. Лесли рассказал, что там все бетонное, отделано наподобие церкви, со стрельчатыми арками, и холодно, будто в могиле.
– Кроме актового зала – он весь из розового мрамора и в романском стиле, – сказал он.
Уроки оказались легкие, хотя учителя все до единого чокнутые. Труднее всего было ладить с другими мальчиками.
– При них я себя прямо мастодонтом чувствую, – пожаловался Лесли. – Наверное, когда сначала учишься в обычной школе вроде моей, быстрее взрослеешь, но все-таки ужасно достает, если над тобой все время смеются. – Заметив, как огорчилась Полли, Лесли добавил: – Да ничего, переживу, просто дурость ужасная. Все потому, что я на флейте играю. Обхохочешься, у меня ведь фамилия Пайпер, то есть Трубач.
– А я думала… – начала Полли.
Фиона тут же больно пнула ее в лодыжку и подалась вперед, чтобы сменить тему.
Однако Лесли и сам ловко сделал это.
– А ты в нашей школе знаменитость, слыхала? – спросил он у Полли. – Все говорят, наш староста в тебя втрескался. Лерой – знаешь такого? У него в комнате твое фото висит. Я сам видел. Полный кошмар, но это точно ты. Можно, я скажу, что мы с тобой знакомы? Это прибавит мне уйму очков.
Полли обнаружила, что Нина с Фионой глядят на нее с благоговением.
– А, Себ, – неприязненно буркнула она. – Да, я его знаю. А мы с тобой в самом деле знакомы, конечно скажи.
– Спасибо! – сказал Лесли, расцветая от благодарности. – Ну, теперь меня допустят в высшее общество! – похвалился он.
Полли с Фионой вскоре после этого встали и собрались идти. Нина сказала:
– Я вас догоню. Мне надо в туалет. А вы идите.
– Почему ты меня пнула? – спросила Полли по дороге в школу.
– Наверное, у него неполная семья, – ответила Фиона. – Он сразу помрачнел, я видела. По тебе знаю такое выражение. Иногда у тебя на лице написано: «Ну вот! Сейчас опять спросят!» А он славный, правда, этот Лесли? А ты действительно знакома с уилтонским старостой?
– Я знаю Себа Лероя, – отозвалась Полли. – Не знала, что он уилтонский староста.
В тот день Нина в школу не вернулась. Полли подозревала, что Лесли тоже. На следующий день весь Мэнор-Роуд так и гудел: оказывается, уилтонский староста влюблен в Полли Уиттакер! Полли донимали расспросами, правда это или нет. Саму Полли это жутко злило. Однако к Себу она стала относиться лучше.
На следующий день Полли пришла посылка, адрес на которой был написан незнакомым почерком. Внутри оказалось несколько кассет с музыкальными записями – Альбинони, Бах, Бетховен – и записка мелкими круглыми буковками: