Рыцарь на золотом коне
Шрифт:
– Поэтому-то вы все время хотите есть, – говорила она, когда в комнату быстрыми шагами вошел мистер Линн.
– Бабушка просит передать – не волнуйся. Она тебя встретит, – сказал он Полли.
– Спасибо! – от души ответила Полли.
– Том, а ты мне не говорил, что я меняю обличья! – воскликнул Сэм. – А Эд?
– Он делает музыку из воздуха, – сказала Полли.
– Вот-вот! – с энтузиазмом воскликнул Эд. Мистер Линн бросил на Полли заговорщицкий взгляд.
– Иногда, – сказал он, – это бывает смертельно опасно.
– Э-э, полегче! – закричал Эд, и все засмеялись.
– А я? – спросила у Полли Анна.
Полли увидела,
– Вы никогда не сдаетесь, – сказала она. – Но главный ваш дар – дар памяти. Вы помните все на свете…
Эд и Сэм хором вскрикнули от удивления и переглянулись.
– Откуда она знает?!..
– Все знать – супергеройский дар Полли, – сказал мистер Линн.
До сих пор Полли не подозревала, что и у нее самой есть дар. Это было неожиданное открытие. Они с Анной посмотрели друг на друга и рассмеялись; Анна даже запрокинула голову – было видно, как ей приятно.
После этого все посерьезнели. Анна с сомнением сказала Полли:
– Ты не будешь сильно возражать, если мы продолжим репетицию?
– Мы согласились дать ту же программу, что и квартет Херцога, – пояснил Сэм, – поскольку уже все напечатано.
– А значит, нам придется играть одну вещь, которую мы исполняли всего раза два, – добавил Эд. – А ритм тут такой, что костей не соберешь.
– Да, конечно. Я не хочу вам мешать, – сказала Полли.
– Ты и не мешаешь, – сказала Анна.
Все подождали, а мистер Линн посмотрел на Полли, нагнув голову, пока она не посмотрела на него в ответ, в точности как тогда, на похоронах, – хотел увериться, что она не огорчилась.
– Ничего-ничего, – сказала Полли, – я почитаю, у меня есть ваша книга.
Мистер Линн кивнул. Остальные сразу поняли, что все улажено, и снова стали играть. Пока они извлекали из инструментов непонятные писки, визги и щипки – настраивались, Полли отодвинула табурет в уголок и вытащила «Золотую ветвь». Однако она прочитала только половину «Временных царей» и ничуть не приблизилась к «Принесению в жертву сына правителя». Наблюдать за репетицией было очень увлекательно. Полли положила книгу на пол и подалась вперед, чтобы все видеть и слышать.
Музыка тут же оборвалась.
– Опять я, да? – взвыл Эд.
– Нет, не ты, – отозвался мистер Линн. – Полли, всеми божественными покровителями супергероев заклинаю тебя: не поступай так с этой книгой!
Полли в недоумении опустила глаза на книгу. Анна рассмеялась:
– Том, а еще говоришь, у тебя нет глаз на затылке!
– Ты раскрыла ее и положила лицом вниз, – произнес мистер Линн. – Бедняжке больно.
– У него пунктик, – пояснил Сэм, обращаясь к Полли.
– Ты уж его ублажи, – попросил Эд. – А то мы репетировать не сможем.
– А иначе я тебе больше ни одной не пришлю, – пригрозил мистер Линн.
Но при этом он приобернулся и посмотрел на Полли, чтобы она поняла: это наполовину шутка, как он любит. Полли поскорее закрыла книгу и положила ее, и репетиция продолжилась.
Теперь, шесть лет спустя, Полли было особенно обидно и непонятно, что в число прочих забытых историй попал и этот день. Ведь в то время она твердила себе, что никогда его не забудет. Неужели она могла забыть, какие они все были добрые и как спокойно, без лишнего
Когда они вдруг ошибались, виноватым всегда назначали Эда. Сначала Полли это возмущало. Эд был низенький и кругленький, ростом не выше Анны, и Полли подумала, что все дело в его габаритах. Однако вскоре Полли обнаружила, что Эд сам назначает себя виноватым почти каждый раз, когда ошибается кто-то другой. Она была уверена: это он притворяется, поскольку остальным стыдно признавать свою вину. И даже заподозрила, что на самом деле Эд – превосходный скрипач, хотя играл он всегда с туповато-испуганным видом. На лице Сэма, сидевшего рядом с Эдом, сменяли друг друга замысловатые гримасы. Лицо у него было эластичное, словно резиновое, с длинным носом, почти таким же длинным, как у бабушки, и длинным подбородком, похожим на носок галоши. Ростом он был почти с мистера Линна, но гораздо костлявее, и скрипка под его длинным подбородком казалась игрушечной. А лицо над скрипкой выпучивало глаза, надувало губы, причудливо морщилось и перекашивалось. Можно было принять его за сумасшедшего, если не знать, что он пропускает через себя чудесные звуки, которые творили они с Эдом. «Такие яркие и резкие мазки звука, – подумала Полли. – Если бы лаймовый сок был звуком, он пел бы, словно скрипка».
Полли далеко не сразу расслышала альт в руках Анны. Похоже, собственной мелодии композитор ему не дал, да и сама Анна не помогала услышать его голос – лицо у нее было безмятежное, только подбородок она слегка выпятила, прижимая инструмент к плечу. Однако в конце концов у Анны все же нашелся собственный отрывок – Полли услышала его несколько раз, потому что Сэм постоянно вступал не вовремя, – и звук у альта оказался живым и насыщенным и совсем не таким низким, как думала Полли поначалу. Играла Анна точно и нежно, совсем как Эд, и в ее музыке звучало радостное волнение, ничуть не вязавшееся с безмятежным лицом.
Однако больше всего Полли смотрела на мистера Линна… то есть на Тома. Она понемногу начала называть его в мыслях Томом, ведь еще три человека тоже называли его так. Полли ни разу не видела, как он играет на виолончели, не считая той секунды на экране телевизора. Он сидел, смешно обвившись вокруг своего инструмента и наклонив голову, чтобы купаться в звуках виолончели. Одна огромная рука искусно перебирала струны и иногда уверенно вибрировала – правда, очень похоже вибрировали руки у всех четверых, – а потом переходила в другое место, а смычок тем временем словно бы вырезал из виолончели совершенно неожиданные звуки. Раньше Полли считала, что виолончель только аккомпанирует, что она громкая, но скучноватая. И действительно, мистер Линн иногда заставлял ее пыхтеть и урчать, но это было далеко не все. Полли подумалось, что он способен извлечь из своего инструмента что угодно: и мелодичный стон, и высокие звуки, близкие к диапазону альта Анны, и деликатный полушепот, и нежный возглас, и жестяной перезвон. Но сильнее всего удивил и восхитил Полли колокольный гул в середине. Он понравился ей даже больше, чем те места, когда Сэм или Эд выдыхали: «Ну, Том, поднажми!» – и музыка вдруг разливалась волной, и не верилось, что играют ее всего четыре музыканта.