Рыцарь надежды
Шрифт:
Обокрасть Бога мог только доведенный до глубокого отчаяния человек, и этот случай породил вполне понятную тревогу среди монахинь. В ее понимании такой человек потерял частицу дуновения Господня, вложенную в каждого смертного. Эдлин думала, что он способен напугать и монахов, так же не привыкших к войне, как и большинство мирных жителей. Война была родным домом лишь для благородных рыцарей. Леди Корлисс предложила Эдлин сократить число своих прогулок в лес до тех пор, пока все в округе снова не успокоится. Эдлин объяснила, что сезон цветения клевера короток, а листья
Леди Корлисс, конечно, не понимала, что Эдлин были просто необходимы эти вылазки в лес. Там никто не наблюдал за ней, никто не высмеивал ее за то, кем она была и кем стала. Там она могла свободно разуться, подоткнуть юбку и с чистой совестью, ни о чем не беспокоясь, искать лекарственные травы, все это время с наслаждением вдыхая воздух свободы.
Однажды она все же испытала неприятное чувство, что за ней кто-то подсматривает. От страха она замерла на мгновение, когда услышала треск ветки, ломающейся под тяжелой поступью. Опомнившись, она побежала и тут же налетела на Уортона, всего в крови от только что содранной шкуры кролика. Эдлин была сильно напугана, пока наконец не узнала его. А узнав, изрядно смутилась, чем доставила ему большую радость.
Однако он решительно отрицал, что специально выслеживал ее. Скорее всего так и было, но в душе у нее поселился страх, что она могла оказаться чьей-то добычей. После этого она всегда брала с собой на прогулки крепкую дубовую палку.
Она встала. И зачем ей только беспокоиться о воображаемом привидении? Как глупо! У нее и так есть два важных повода для беспокойства.
Она направилась обратно, когда крупная капля воды ударила ее по щеке. Подняв глаза, она вздохнула с отвращением и облегчением одновременно. С отвращением потому, что ей придется вернуться за клевером. А с облегчением потому, что дождь поможет лучше приняться лекарственным растениям, недавно посаженным в саду. Это было ее дело, и она радовалась всему, что помогало ей.
Она вновь собрала цветы и, взяв их с собой, пошла к дому. До тех пор, пока Хью де Флоризон живет у нее в хранилище трав, ей не будет ни минуты покоя, вот о чем думала Эдлин, медленно возвращаясь под редким дождем.
Он, видимо, с трудом дождался, пока она переступит порог, и тут же сказал:
— Я подумал, и у меня есть для тебя действительно хорошее предложение. Я ждал тебя, чтобы поговорить с тобой серьезно.
— О чем ты? — Она испугалась, что догадывается, и бросила узел с цветами на стол, чтобы не поддаться соблазну запустить им в него.
— Пожалуй, лучше всего будет, если именно я займусь воспитанием твоих сыновей, а ты будешь жить с нами.
У нее едва не перехватило дыхание.
— Жить вместе?
— Я обещаю хорошо с тобой обращаться, Эдлин.
— Хорошо обращаться со мной?! — Оскорбленная и раздраженная, она топнула ногой.
— Мне понадобится женщина, которая может вести дом, а ты неплохо знаешь, как это делается.
Он изобразил обаятельную улыбку. О, как он привык делать все по-своему!
— Тебе
— Мне понравится?! — Всю свою язвительность она постаралась вложить в эти слова.
— Обязательно понравится, — сказал он уверенно. — Эдлин, — он протянул ей руку ладонью кверху, — ты и я станем непобедимой парой.
— Какой парой? — недоуменно спросила она.
Его рука упала, и он насупился.
— Супружеской парой, разумеется.
Паника охватила ее, поселившись где-то внизу живота и неудержимо поднимаясь к горлу.
— Супружеской?
В его голосе послышалось легкое раздражение:
— А ты что, собственно, подумала?
— Ну уж, конечно, я этого не ожидала. — Никогда не выходить замуж. Никогда снова. Никогда никого не провожать на войну.
Он неожиданно повысил голос:
— Ты подумала, что я предложу тебе роль любовницы, чтобы твои сыновья стали тебя принимать за?.. Ты подумала, что я воспользуюсь твоим незавидным положением, чтобы унизить тебя еще больше предложением, которое выходит за рамки всяких приличий? — Это звучало почти гневно.
Она подавила панику, бушевавшую внутри, и почувствовала, что и ее охватывает ярость.
— В прошлом меня уже не удивляла никакая мужская откровенность перед лицом женских несчастий.
В приливе невиданного ею прежде гнева он вскочил на ноги и воскликнул:
— Я — Хью де Флоризон! Я — живое воплощение рыцарства!
— Ну конечно, так оно и есть. — Ей доставило громадное удовольствие произнести каждое слово с издевкой. Но, сообразив, что резкие движения ему, безусловно, вредны, она тут же бросилась к нему и обхватила его руками. — Теперь ложись, пока не начал истекать кровью.
— Ты сомневаешься во мне?!
У него уже задрожали колени, и, боясь, что он упадет прямо сейчас, Эдлин поспешно ответила:
— Нет-нет, я нисколько не сомневаюсь. Ты человек чести, Хью. А сейчас позволь, я помогу тебе лечь.
— Я предложил тебе руку со всей серьезностью и ответственностью, с верой в справедливость своего поступка, — он-таки рухнул на пол, увлекая ее за собой, и закончил фразу лежа: — а ты издеваешься надо мной?!
— Это моя ошибка! Дело в том, что мне уже не раз приходилось сталкиваться с мужчинами, которые жили по закону рыцарства, — она аккуратно подоткнула под его голову ненавистную подушку, — но это удавалось им лишь в течение довольно короткого времени.
Эдлин должна была, безусловно, признать простую истину — он не прожил бы так долго и, уж конечно, не преуспел бы в жизни, если бы не использовал любые возможности, когда они подворачивались.
Проникновенно, чувственным голосом он вдруг прошептал ее имя:
— Эдлин…
Она посмотрела ему в лицо и, поймав выражение глаз, поняла, что ей угрожает несомненная опасность. Надо сознаться хотя бы себе, что она сама преподнесла ему эту ситуацию, как лучшее блюдо на пиру. А уж он воспользовался ею в полной мере.