Рыцарь Шато д’Ор
Шрифт:
— Полноте, сударь, — сказал ему Альберт, — не было никакой победы, не было никакого поражения! Давайте будем считать, что мы просто неосторожно фехтовали. Вы согласны?
— Извольте! — широко улыбнулся Иоганн. — Будем считать это мальчишеской игрой! Позвольте мне подать вам руку, друг мой!
Молодые люди обменялись рукопожатиями, и Альберт пригласил Иоганна за стол…
«Ну и ну! — подумал бы мессир Ульрих, доведись ему присутствовать при этой сцене. — Еще вчера эти молодцы чуть не изрубили друг друга в куски, а сегодня упражняются в комплиментах. Ну, на месте Альберта
Вальдбург сидел рядом с Альбертом. Некоторое время он вяло грыз гусиную ножку, а затем, отложив ее в сторону, утер рот и свою покуда незначительную бороденку и поднялся с места.
— Госпожа Клеменция! Мессир Альберт! — запинаясь от волнения и попеременно то краснея, то бледнея, пробормотал Иоганн. — Я хотел, кажется.. Нет, не то… Я желал бы… Ой, опять не так!
— Не волнуйтесь, мой друг! — поддержал его Альберт. — Соберитесь с мыслями, мы рады выслушать вас! Не спешите…
— Я бы хотел сделать одно предложение… — выдавил полфразы фон Вальдбург. — О Боже, опять не то! Я бы хотел… предложить…
Вальдбург посмотрел на Агнес фон Майендорф, которая сидела ни жива ни мертва, посмотрел на Альбертину, невозмутимо обрезавшую мясо с поросячьей ножки и, по-видимому, очень мало интересовавшуюся предстоящей речью Иоганна.
— Ну не волнуйтесь же так, мой друг! — воскликнул Альберт, искренне переживая за бывшего соперника. — Если речь ваша касается дел достаточно тонких и не подлежащих широкой огласке, то я попрошу остаться в зале только членов семьи Шато-д’Оров!
Вассалы, слуги и прочая публика повалили к выходу.
— Вам, моя дорогая, — сказал Альберт своей невесте, — также следует удалиться, ибо ваша фамилия пока еще Майендорф…
Обиженная Агнес встала и вышла из-за стола. Правда, на прощание Альберт подарил ей такой пылкий и нежный взор, что она чуть не упала без чувств, но все же она досадовала, что ей не дали узнать, что же такое сообщил Иоганн.
— Итак, друг мой, — торжественно провозгласил Альберт, — теперь здесь только самые близкие мне люди, от которых у меня не должно быть секретов. Мы слушаем вас внимательно.
— Я, сударь, прошу руки вашей сестры! — выпалил Иоганн, расхрабрившись.
Альбертина недоуменно поглядела на мать, на брата, затем уставилась на Иоганна, как бы говоря: «Что это ты, дорогой, так сразу-то?» Ресницы ее хлопали совершенно оторопелым образом. «При чем тут я?» — говорил весь ее облик. Мать исподлобья поглядела на
— Боюсь, что ваше решение, мессир Иоганн, несколько непродуманно. Моя дочь еще дитя, и замуж ей выходить рановато. Да и будут ли довольны ваши родные?
— Отца и матери у меня нет, вы же знаете, — пробормотал, потупясь, Иоганн, чувствуя, что сейчас провалится под землю от стыда, — я живу в замке в окружении слуг и вассалов, мне некому подать совет…
Он уже готов был удрать, если бы не Альберт, вскочивший с места:
— Позвольте мне, матушка, внести некоторую ясность! Моя милая сестрица, наша скромница, которая только что убеждала меня в своей любви к мессиру Иоганну, уговаривала не отвергать примирения с ним, сидит тут, изображая полное неведение! Скажи, Альбертина, громко, что ты мне только что говорила на ухо? Ну!
Бедняжка вздрогнула от этого «ну», как от удара плетью.
— Матушка, благословите нас, мы любим друг друга, — как-то уж очень заученно и невыразительно произнесла девушка, хлопая ресницами, — лицо ее говорило: «Господи, да если так орать, я что угодно признаю!»
— Догадываюсь! — зловеще произнесла Клеменция.
— Матушка! — вскричал Альберт. — Она, разумеется, боится сказать это вслух, но сегодня эта маленькая хитрушка, играющая скромницу, созналась мне в том, что без памяти, подчеркиваю — без памяти! — любит Иоганна фон Вальдбурга!
— О Боже! — воскликнула Альбертина, взгляд ее метнулся на брата, и было в этом взоре что-то необычное, непонятное: не то зависть, не то сочувствие, не то изумление, не то восхищение, а то и вовсе ужас. Кажется, она все поняла. В ответ на этот взгляд Альберт глянул на нее так, что девушка поняла это как строгий приказ: «Молчи и подтверждай безоговорочно все, что я скажу про тебя!»
— Боже правый! — взвыл от ужаса Иоганн. — Неужели Альбертина рассказала вам все?
— Все, абсолютно все, уважаемый мессир Иоганн! — уверенно и громко заявил Альберт. — Я знаю и о подземном ходе, и о том, что ваша любовь уже зашла так далеко, что необходимо поторопиться со свадьбой!
— О Господи! — выпучилась Клеменция. — Этого еще не хватало!
— Я знаю, что это она прислала вас сюда извиняться и просить ее руки, ведь верно?
— Да, да, — пролепетал Иоганн, — все именно так.
— Но вы не знаете еще одного обстоятельства, мессир Иоганн. Она еще скрывает это от вас и от нашей матери… Так вот знайте, матушка: Альбертина беременна и спустя восемь месяцев должна родить…
— Какой позор! — ахнула мать. — Господи, какое позорище!
Несчастная Альбертина роняла мелкие слезки на вышитый платочек.
— Поэтому вы и просили всех удалиться? — вздохнул Иоганн, почесывая бороденку.
— Естественно, — сказал Альберт, краснея.
Альбертина между тем все всхлипывала, а мать сидела надутая, грозная, как некое страшное языческое божество, требующее для ублажения человеческих жертв.
— Ну скажи же что-нибудь! — взмолился Иоганн.
— Да, — пролепетала девушка чуть слышно, и вся залилась краской стыда.
— Что «да»? — отрывисто спросила Клеменция. — Все так, как говорит Альберт?