Рыцарь умер дважды

Звонцова Екатерина

Чтобы, когда один из них лишится чувств, последовать за лошадьми в рощу.

Чтобы тот, кого мы защищали, рыжий демон, клочьями вынимал из чужой груди вязкую тьму, а потом прогонял ее слепящим светом.

…Теперь Эмма Бернфилд хрипит «Отпустите», силясь стряхнуть с горла мою руку. Но я не отпущу: приходя сюда тайно, я уже наблюдал, как озеро расступается перед ней вратами, как тварь — та, что сейчас пугливо нырнула на дно, — поднимается над поверхностью. Уверен… она там не одна. Но из чертового омута никто больше не вылезет.

Я позабочусь.

* * *

Пока

я тащу девчонку прочь, она продолжает биться и визжать. Кусается, лепечет, что я все понял не так. Черта с два. Она получает затрещину, но не перестает упираться, то и дело зовет меня, точно пытаясь образумить. Она совсем меня не боится. А ведь боялась всегда, прятала глаза, как и подобает благочестивой прихожанке. Может, она тоже одержима?

— Вы не понимаете! Я могу… мы можем все исправить, мы…

— Так же, как начали? Как впустили к нам этих тварей?

— Мы…

Она осекается. Дрожат губы, расширяются глаза, когда я, наклонившись ближе, шепчу:

— Я никогда не верил в ведьм, девочка. И мне было очень жаль твою сестру. Но, может, кто-то вполне заслуженно ее…

…покарал?

Она бьет меня по лицу сама — яростно, но по-девичьи слабо. Истошный вопль причиняет куда больше боли, как минимум, ушам:

— НЕ СМЕЙТЕ ТАК ПРО ДЖЕЙН! ОНА ЗАЩИЩАЛА НАС! ВСЕГДА ЗАЩИЩАЛА!

Криво усмехаюсь, обернувшись. Два Озера безмолвны, пусты. Неужели пустоглазая тварь настолько испугалась меня, что даже не зовет дружков? Здраво. Пусть боится.

— Отпустите… — охрипнув, Бернфилд теперь шепчет, жадно хватает воздух. — Мы…

— Преподобный, оставьте ее!

Вот и двое других. Как бы дико ни звучало еще час назад, объявились демон с пособником.

Тот, кого в городе узнали по красным афишам и сброшенным цепям, не приближается, тяжело опирается на старую ель поодаль. Он пристально глядит желтыми глазами и молчит. Неужели предоставил возможность разобраться со мной Адамсу? Тот уже выступил вперед. Выдернул из кобуры револьвер, наставил на меня и повторяет, обращаясь по-мирски:

— Мистер Ларсен. Отпустите, пожалуйста, Эмму. Не будем ничего усугублять.

Как всегда прохладен, как всегда вежлив, — даже целя человеку в лоб. И непревзойденно изображает мягкую уверенность; его выталкивали из-за этого в городской совет, но он, разумеется, отказался. Адамс из тех, кто предпочитает тень, и в который раз я убеждаюсь: оттуда удобнее бить в спину. Вдвойне, если еще изображать праведника.

— Как вы могли?.. — Не выпуская из поля зрения Райза, все же отвечаю на брошенные слова. — Она околдовала вас? — встряхиваю обмякшую девчонку. — Или этот?..

— Преподобный. — Адамс глубоко вздыхает. — Я представляю, что вы себе навыдумывали, особенно если что-то видели пару минут назад. Но поверьте, — рука с револьвером чуть-чуть опускается, — вы не правы. Ни Эмма, ни кто-либо из нас не…

— В городе убили человека, — вкрадчиво напоминаю я. — Растерзали, когда он пытался защитить свое имущество. Странно, что одного. Это тоже не ее

вина? И не вина другой, мертвой? Они ходили сюда и знают, кто здесь водится. Все вполне очевидно.

Эмма Бернфилд бешено мотает головой и получает новую оплеуху.

— Поймите же, нет! — Адамсу уже труднее говорить своим раздражающе стерильным тоном. — Ограбления и нападения не связаны ни с девочками, ни с мистером Райзом, ни со мной. Но мы помешаем им повториться, если…

— Кто же виноват? — Я шагаю навстречу; девчонке приходится сделать то же. Она закрывает меня подобно щиту, и Адамс прекрасно это понимает. — Отвечайте, живо.

— Мне это неизвестно! — Он все-таки теряет терпение, нелепые усы даже топорщатся от гнева. — Но клянусь, я…

— Неизвестно? Славно. — Я крепче перехватываю горло Бернфилд и опускаю вторую руку к своему поясу. — Вы все идете со мной. Поболтаем в большой теплой компании, или…

— У нас нет на это…

— …Или, — с нажимом продолжаю я, — аутодафе состоится прямо сейчас.

Дуло моего револьвера прижимается к виску маленькой дряни. Я жду, что она закричит, но напрасно; девчонка только закрывает глаза, шепча: «Господи, помоги…». Она не вправе поминать Его всуе, не вправе звать. Но смертникам многое прощается. А ей не жить.

— Господи… — слышу уже от доктора, — вы хуже Саванаролы. [43] — Он почти повторяет мои первые обращенные к нему слова: — Как вы можете? Ваш сан…

— А вы предатель, — эхом отзываюсь я. — И я никогда не ждал от вас добра. Живо разворачиваемся! — Адамс по-прежнему целит в меня, и я невольно кривлю рот в оскале. — Моя пуля будет куда быстрее. Право, хватит вам грехов. Хватит…

— Действительно, Мильтон. Хватит.

Голос рыжего демона. Он наконец вмешался, и я понимаю: только теперь что-то действительно начнется. Крепче прижимаю ствол к виску Бернфилд, так и не открывшей глаз. Райз тем временем равняется с Адамсом, опускает его руку с оружием, затем выступает вперед. Нас разделяет чуть больше тридцати футов. Горящий взгляд неотрывен от меня.

43

Джироламо Савонарола (1452–1498) — итальянский монах, проповедник и реформатор, в течение некоторого времени — правитель Флоренции. Отличался особой жестокостью по отношению к тем, кого считал грешниками.

— Ты говоришь не о том, приятель. — Тон безмятежен, без угрозы. — Совсем не о том. Ему… — выразительные губы растягиваются в усмешке, неожиданно жалостливой, — плевать, кто пригласил в город зверей. Плевать. Он лишь не хочет, чтобы винили его приятеля, мистера Законника. Мы все переживаем за друзей, попавших в беду. Каждый по-своему.

Он не делает резких движений, просто щелкает бледными пальцами. Но я уже не держу никого: Эмма Бернфилд за спинами этих двоих, возникла из воздуха и, потеряв опору, упала в траву. Она растирает руки и плечи, затекшие от моей хватки, и не поднимает головы.