Рыцарь в алмазных доспехах

Кусков Сергей Анатольевич

Из груди вырвался вздох, и я не понял, облегчения или же наоборот. Просто почувствовал, мне нужна пауза. Хотя бы небольшая, чтобы прийти в себя...

– За понимание!
– тут же разлил я новую порцию.
– И отсутствие секретов между близкими людьми. Особенно когда они собираются стать друг другу еще ближе.

Огненная бестия ничего не сказала на это, лишь задумчиво чокнулась. Затем мы неспешно пили, соблюдая молчание. Она оценивала меня сквозь прищур, размышляя над собственными задачами, я же экстренно приходил в себя, обдумывая возможную стратегию и последствия.

Наконец, почувствовав, что голова заработала, убрал опустевший бокал и кивнул ей.

– Начинай. Или передумала?

– Меня зовут Мерседес, - отрицательно покачала девушка головой и вдруг неуловимо, но ощутимо преобразилась. Подтянулась, расправила плечи... И во все стороны от нее пошли незримые волны величия. Такое нельзя приобрести, с таким можно только родиться. Наверное, именно за это величие, которое не скроешь, и ненавидели ее так сильно наши девчонки.

– Мерседес...
– попробовал я слово на вкус. Звучало приятно.
– А дальше?

– Мария Амеда. Веласкес. Без второй фамилии.

Видя ее смятение, я взял бутылку и подлил ей, на свой страх и риск. Когда нервничаешь - должна работать моторика, съедая львиную долю твоего волнения, пусть даже моторика винного бокала. Она поняла и посмотрела с благодарностью. Пригубив, продолжила:

– Наверное ты знаешь, что у Филиппа Веласкеса в браке был не только сын? Детей у него было двое. Старший - Себастьян, его наследник. И младшая, Мария.

– Я слышал, что она...
– начал я, но девушка перебила:

– Слабоумная.
– Сеньорита Мерседес Мария Амеда подняла свои бездонные колодцы и уперла в меня.
– Она слабоумная, Хуан. Это трагедия нашей семьи, позор. Причем, когда слабоумие определили, спрятать девочку было уже невозможно - вся страна знала о ее рождении, а кое где по этому поводу даже закатили банкеты.

Потому ее оставили, но задвинули так, что о ней ничего не было слышно и видно много лет.

Мерседес... А я был склонен верить, что ее зовут именно так, помолчала, опустив глаза. Изнутри ее сжигала боль.

– Филипп завоевал Землю, - продолжила она.
– Сделал сына фактическим соправителем. Потом его убили, и сын стал императором. У него родился собственный сын, наследник-первенец. Время шло, Империя вставала с колен... А эта женщина, его сестра, все так же жила в дальней части дворца, никому не нужная, опекаемая лишь заботливой, но казенной прислугой.

– Грустно!
– вырвалось у меня.
– Но с этим трудно что-то поделать, mia cara. Такие вещи не в силах человека. Мы можем вмешаться лишь до рождения, но не после.

– Но не после...
– повторила она и сделала большой глоток, осушив бокал. Глаза ее сверкнули злым огнем.
– Но любить ее им, Хуан, никто не запрещал! Просто любить! Заботиться! Хотя бы изредка проверять, как там она, а не пролистывать бесстрастные скупые еженедельные отчеты докторов в своем кабинете! Да, понимаю, возможно, ему было не до этого, все-таки глава такого большого государства! Вокруг вершились великие дела, творилась история...

– ...Но только Мария Веласкес сидела в своих четырех стенах, день за днем!
– сорвалась она.
– Гуляя одними и теми же

маршрутами, видя рядом с собой одних и тех же людей! И так год за годом, Хуан, год за годом!

Императору было стыдно выпустить ее из дворца, Чико! Просто показать кому-то! При том, что она все понимала и понимает! Она нормальная! Просто она... Она!.. Не такая!..

По щекам Паулы потекли слезы, после чего она разревелась, выгоняя из себя плачем все, что скопилось, как оказалось, за очень-очень долгое время. Я счел за лучшее остаться на месте, не утешать ее - не сейчас.

Паула выдохнула и одним залпом опрокинула бокал, который я незаметно подлил, и перешла к главному.

– Однажды она забеременела. Я не знаю от кого. Говорят, это был шофер, водитель из прислуги, нагло воспользовавшийся ее неадекватностью. Так это, или не так, проверить невозможно - дело этого человека хранится в личном сейфе в кабинете императора и имеет гриф: "Особой важности". Но кто бы это ни был, через время у Марии Веласкес родилась дочь. Я.

Пауза.

– Я действительно племянница императора Себастьяна, Хуан, - вновь сверкнули ее влажные от слез глаза.
– Я действительно ненавижу этого человека за то, что была ему напоминанием о сестре все годы своей юности. И я действительно приняла присягу на верность Лее Веласкес. Что ты еще хочешь обо мне узнать?

* * *

Прошло около получаса, пока она не выплакалась и не успокоилась. Я гладил ее по голове, прижимая к себе, и понимал, что вообще ни черта не понимаю в жизни. Не знаю, ни что говорить, ни что в этой ситуации делать. У меня есть определенный опыт, перечень вопросов, в которых худо-бедно разбираюсь, но это катастрофически мало. Наконец, Па... Мерседес подняла голову.

– Ты мне веришь?

"Веришь"? Я чуть не вспыхнул: за кого она меня считает? Для того, чтобы врать ТАК нужно быть слишком хорошей актрисой, А Па... то есть Мер... А эта девушка - явно не актриса. Боец - да. Скрытница? Еще какая! Но ни в коем случае не актриса.

– Им знать это не нужно, - продолжила "неактрисса".
– И пожалуйста, не называй меня Мерседес. Ты привыкнешь и проговоришься, кто-нибудь услышит.

– Ты же сказала, Гортензия вне опасности?

Па... Все-таки Паула пожала плечами.

– Я не готова перевоплощаться. Я не для того сбежала и пытаюсь начать жизнь сначала, чтобы возвращаться в ту же точку. Быть никому не нужной неинтересной принцессой, которую никто не любит из-за ее титула. Быть Паулой мне спокойнее. Поверь.

– Да верю я, о, господи!..
– все-таки выплеснулось из меня.
– А мама, значит, у тебя жива?

Кивок.

– Но вы с нею не видитесь.

Девушка убрала лицо в пол.

– Мне нельзя возвращаться. Они не простят присягу Лее и больше не выпустят. Лея же настаивать не будет - я нужна ей как ламе пятая лапа. Потому нет, мы не видимся, и не знаю, увидимся ли.

– Но хоть общаетесь?

Лицо напарницы озарили всполохи нечеловеческого страдания.

– Она не узнаёт меня, Хуан. И перестала узнавать задолго до моего... Отлета.