Рыцарь
Шрифт:
— Это у вас тут было объявление, что требуется продавец?
— Да, у нас, — согласился он.
— Объявление раньше было, а теперь у нас Володичка работает, — запротестовала Люсенька. — И у нас никто столько товара не продавал, сколько Володичка, потому что он всем всё рассказывает, и покупатели его очень любят. Вот так. И я его люблю. И никого я вместо него сюда не пущу.
— Да, болтать он умеет и деньги из покупателей выманивать, это я хорошо знаю, — мрачно согласился Аркаша.
— А что, молодой человек, вы хотите предложить
— Да ладно вам! — поднялся с пола Володя, отложил молоток, отряхнул руки. — Разве так встречают нового сотрудника? Девушка, не волнуйтесь, пришли вы правильно, я ведь только временно работаю, пока никого другого не найдётся. А как найдётся, так и уйду. Уйду, уеду, улечу далеко-далеко… — сказал он больше для Аркашиного успокоения. — Вы можете сходить к директору нашему, Юрию Геннадьичу, узнать условия, а потом, если вы там поладите, приходите ко мне, я вам тут объясню, чего и как. Хорошо? Вас как зовут? Я Володя.
— Ласточка перелётная, — сквозь зубы сказал Аркаша.
— Да нет, это вы как-то слабо метафоры подбираете, — принял пас Володя. — Коршун кочующий! Вот это будет уже ближе к делу! Сколько я из вашего семейного бюджета денег хищно повыхватал, говорите давайте, я их вам отдам, раз вам и такая сумма в напряг, а не только что скульптуру купить, на которую человек надышаться не может!
— Остынь, мужик, остынь, — сказал Аркаша, поглядев на его основательные руки. — Чего ты ко мне привязался? Если ты такой щедрый, чего ты-то ей до сих пор рыцаря этого не подарил? Тебе-то небось он вообще в полцены станет по дружбе.
— Ну смотри, — усмехнулся Володя. — Ты меня сам попросил. Потом не возмущайся, если что.
— Дари-дари, — насмешливо сказал Аркаша. — Весь магазин дари. Я не возражаю. Только желательно не на словах, а на деле.
Володя написал заявление на увольнение, сдал рабочее место и пошёл домой в общагу. Только до дома не дошёл, а повернул, сел на автобус и поехал на древокомбинат. Купил там бревно подходящее, поймал газельку, притащил бревно домой. Инструмента кое-какого прикупил тоже. Макс вечером увидел — захохотал:
— Ну, Володька, это, я так понимаю, ты надумал хитрый способ деньгами разжиться! Выстругаешь Буратинку, отправишь его на поле чудес денежное дерево выращивать!
— А ты не мешайся, — сказал Володя. — Понял? У меня тут очень серьёзный вопрос встал. Ясно?
— Ладно, ты мне только по ночам молотком не стучи, а то твой Буратинка живо в окно полетит, — шутливо предупредил Макс.
По ночам Володя не стучал. И по вечерам тоже не стучал, накрывал простынёй то, что получалось, потому что не хотел никому показывать. Первое бревно запорол, поехал ещё за тремя.
— Дело серьёзно, — заметил Макс. — Осталось мне писать мемуары — «Как я жил на лесопилке». Галатею ваяешь? Ну-ну. Ты вон лучше подставку под чайник выпили,
Подставку Володя сделал, а второе бревно тоже не получилось. На пол-работе раскололось, с трещиной было, он нечаянно вдарил по этой трещине, оно и раскололось.
Макс перестал трунить над ним, со вздохом подбирал стружки, когда заставал Володю за работой, и покупал ему на ужин замороженные вареники.
Хуже было в последние сутки, когда он покрыл статую лаком. Конечно, большая часть лака проветрилась ещё днём, и Максу достались только остатки, но сам Володя переусердствовал и слегка отравился, точнее, даже не слегка — до высокой температуры, так что Макс самоотверженно ходил для него среди ночи за молоком и очень при этом ругался.
— Макс, — сказал Володя сквозь дурноту и головную боль, принимая от него тёплое молоко. — Милый мой Макс. Какой ты всё-таки человек хороший. И все хорошие. Все помогают. Все такие весенние. Как будто какой-то праздник у всех. Слушай, может, страны большой восьмёрки заключили какой-нибудь пожизненный мирный договор взаимопомощи, а я сижу тут и ничего не знаю? Что стало с этим миром? Он никогда ещё не был таким торжественным, как в последние месяцы…
— Я хороший? Я злой как пёс! — закричал Макс. —
Я скоро не только твои брёвна, но тебя самого за дверь выставлю! Тут тебе не столярка! А я тебе не сиделка! Праздник у него! Договор взаимопомощи… Я с тобой никакого договора о взаимопомощи не заключал! На! — и кинул ему ещё какой-то медицинский пакетик с адсорбентом.
Володя ещё раз подумал, какой он все-таки хороший, этот Макс, и какое везение иметь такого соседа. Да и вообще такую судьбу. А в мире явно что-то происходило, просто бедняга Макс устал и у него не было сил заметить это и обрадоваться.
Потом Володя кое-как уснул, и ему приснилось, будто он просыпается, идёт к зеркалу и видит себя совершенно обросшим.
«К деньгам», — подумал он, а потом понял, что это не сон, а самое натуральное зеркало, и пошёл мыться, стричься, стираться и так далее, улаживать разные нужные дела.
Вечером Макс увидел скульптуру без простыни — раскрыл глаза и изрёк:
— Ну, Вовка, ты Микеланджело! Сила!
— Получилось? — спросил он.
— Не то слово! — похвалил Макс, ходил кругами и цокал языком. Потом сказал:
— Хотя, если придираться, какой-то он у тебя… это самое… ну, знаешь ли… неправильный. Вот знаешь, что в нём не то? Вот по мне, так был бы он этак раза в два-три побольше, и стоял бы в таком большом зале, где всё такое большое, а я бы… я бы смотрел снизу. Вот тогда будет самое то. Хотя с другой стороны, больше он быть не должен. Эх! Здесь, брат, простой арифметикой не обойдёшься. Настоящее искусство мастера — которое в самую точку бьёт — это тебе не дважды два.
— Да-а, это точно, — с умным видом подтвердил Володя, стараясь не очень широко улыбаться от такой характеристики.