Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
С этого момента Ахмад всё помнил очень отчётливо. Они с Хусейном налили себе по бокалу ключевой воды из кувшинов и положили на свои тарелки лишь ломти хлеба и несколько абрикосов, мрачно и напряжённо наблюдая за происходящим. Ещё несколько человек за огромным столом поступили так же. А прочие с омерзительным вожделением рвали руками поросят и вскоре уже мало отличались от растерзанным животных, поскольку хлестали вино бокал за бокалом.
Вино и раньше тайком пили многие измаилиты, но не часто им представлялась такая возможность. Вина, где-нибудь припрятанного, всегда было немного — пить никто не умел, не говоря уже про
Тут встал, покачиваясь, один низарит и заплетающимся языком обратился к Хасану II:
— Владыка, ты открыл нам великую истину. Но остальные-то не знают.
— Узнают, — спокойно улыбнувшись, сказал Хасан. — Завтра во все концы земли полетят гонцы с великой вестью. Наш мудрый и храбрый Рашид ад-Дин Синан отправится в Сирию, чтобы возвестить Кийяму нашим сирийским братьям.
— А если они не примут?
— Смерть, — Хасан зловеще улыбнулся. — Зачем этим глупцам жизнь? Они всё равно уже в аду.
Стол взорвался довольным пьяным хохотом. Потом встал другой измаилит:
— У нас, повелитель, есть мнение, что ты и есть скрытый имам, хотя уже не скрытый, но не совсем ещё и открытый. Что ты скажешь на это?
— Ты смотришь на меня, воин. Кого же ты видишь перед собой?
— Великого повелителя Аламута и всех низаритов.
— И только-то? — Хасан шутливо обиделся.
— О да, конечно же, прости. Я вижу перед собой великого избранника Аллаха, божественного халифа, повелителя всего мира.
— А видишь ли ты перед собой имама?
— Н… не знаю.
— Тебе пока многого не дано знать и многого не дано видеть. Кийяма открывается не сразу, а постепенно. Тебе предстоит выпить немало вина, пока ты придёшь к познанию высших истин.
Стол опять взорвался диким пьяным хохотом. Потом поднялся совсем уж пьяный измаилит, но говорил он на удивление внятно:
— Ты повелитель, сказал, что больше нет никаких запретов.
— Это так.
— А вот был такой запрет… нельзя с родственницами… это самое.
Стол опять заржал, но не слишком, всем было интересно, что пьяный вывезет дальше.
— А у меня есть сестра-красавица. Можно мне с ней… это самое?…
— Для чистого всё чисто, — ехидно улыбнулся Хасан II.
— А можно мне с моей сестрёнкой прямо сейчас вот на этом столе?..
— Но вы же помешаете нам пировать, — шутливо возмутился Хасан.
— Тогда кто-то выкрикнул:
— Ты же чистый, для тебя даже ишак чистый.
Засмеяться никто не успел. С места вскочил старый воин Хусейн и оглушительным голосом заорал:
—
— Аллах акбар! — орали Хусейн, Ахмад и другие верные.
— За халифа Хасана! — орали любители Кийямы.
— Смерть отступникам! — орали и те, и другие.
Теперь Ахмад был, кажется, пьянее хасанитов — священное опьянение боя вошло в его кровь.
Все тело нестерпимо болело. Неужели Аллах всё-таки послал его в ад на вечные муки? Почему? Ведь он же шахид, он погиб, призывая Аллаха. Ахмад не сразу догадался открыть глаза — у мертвеца нет глаз. В аду. в аду. Только в аду может быть такая боль. В этот момент он услышал радостный шепот:
— Он жив, он пришёл в себя — голос был незнакомый и, кажется, принадлежал старой женщине. Вряд ли это джин или шайтан. У гурии голосочек тоже, должно быть, понежнее. Значит он на земле? Глаза Ахмад по-прежнему не открывал, но, видимо, на его лице отразилось так много чувств, что находящиеся рядом с ним поняли, что он их слышит.
— Не бойся, воин, ты среди друзей, — Ахмад услышал старческий голос, теперь уже мужской.
Он открыл глаза и увидел перед собой древнего старика и старушку, по-видимому, его жену. Судя по одежде, это были крестьяне, причем — из бедных, на эту же мысль наводило и нищенское убранство их хижины.
— Как… я попал… сюда? — с трудом выговорил Ахмад.
— Люди Хасана II приволокли к нам в деревню трупы всех верных, которых они убили. Трупы положили посреди деревни и запретили хоронить — так они пугают нас, принуждая принять их безбожное учение. А ночью один «труп» выполз из кучи и пополз прямо к нашим дверям. Аллах милосердный сохранил тебе жизнь, а мы тебя перевязали. Мы восхищаемся тобой, храбрый воин Аллаха, — добродушно и ласково проскрипел старик, его жена-старушка радостно кивнула.
— Но ведь вас же убьют, за то, что вы меня спасли.
— Значит, мы станем шахидами. В этом не будет даже большой доблести, мы уже старые, жизнь не очень-то нам и нужна. А может быть, мы прожили эту жизнь именно для того, чтобы спасти тебя? — старик грустно улыбнулся, и его жена, так же улыбаясь, закивала.
Ахмад испытывал нестерпимую боль, он едва соображал, но всё-таки задал ещё один вопрос:
— Вас принуждают отречься от шариата?
— Нас пока никто не спрашивал. Но люди Хасана II всем сказали: тем, кто не примет его богомерзского учения — смерть.
— Аллах сохранит вас, — с трудом выговорил Ахмад и провалился в небытие.
Через несколько дней раны почти перестали болеть. Оказалось, что, хотя ран много, но ни одной серьёзной. Через неделю Ахмад уже понемногу вставал, а через две недели смог бы сесть на коня, которого, впрочем, не было, но было серебро в поясе, который он всегда носил на себе. Пришло время прощаться с добрыми стариками. Половину серебра он решил отдать им:
— Неловко предлагать деньги тем, кто готов был отдать за меня жизнь, но я ввёл вас в расходы. Возьмите.