Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
— Я понимаю тебя, Жан. Но и ты пойми, нет, не меня, а характер ситуации. У Нуреддина на одну возможность больше, чем у Ордена. Нуреддин может попытаться полностью уничтожить вас, а может согласиться делить с вами Святую Землю. У него есть выбор. А у вас выбора нет. Вы не можете даже попытаться совершенно уничтожить Нуреддина, потому что за ним весь Восток. Сегодня Нуреддин действительно не сильно расположен договариваться с вами, но вам-то ничего другого не остаётся, кроме как стремиться к равновесию с Нуреддином.
— И ты готов
— Вот именно! Орден не мешает Нуреддину раздавить ассассинов, а я в свою очередь сделаю всё для того, чтобы атабек не покушался на Кастель-Блан и другие ваши замки.
— Всерьёз ли ты говоришь об этом, Усама? Мы же не будем иметь никаких гарантий, кроме твоего обещания похлопотать за нас. А потом ты разведёшь руками — похлопотал, но, извините, ничего не получилось.
— Я не просто обещаю похлопотать. У меня есть козырь — Египет. Когда Нур ад-Дин разделается с ассассинами, его внимание нетрудно будет переключить с тамплиеров на египетского баловника Салах ад-Дина.
Тамплиер сухо хохотнул:
— О да, Юсуф — большой баловник. Далеко пойдёт этот мальчик, если ему ноги не перебьют. И у нас ещё будут с ним проблемы.
— Так вот и пусть Нур ад-Дин займётся ногами Салах ад-Дина. Разве вам это не выгодно?
— А тебе не кажется, Усама, что ты сейчас работаешь против своего повелителя Нуреддина?
— Никогда, Жан. Как ты никогда не предашь короля, так и я никогда не предам атабека. Я просто считаю, что мой повелитель кое в чём не прав, например, когда желает полностью истребить крестоносцев. Так же и ваш король не прав, желая видеть ассассинов своими союзниками.
Они замолчали. Через некоторое время тамплиер продолжил:
— Ты знаешь, Усама, мне однажды в бою так здорово заехали палицей по шлему. С тех пор я плохо соображаю. Прояви снисходительность и объясни мне то, до чего я никак не могу дойти своим умом. Какая польза Ордену в том, чтобы отдать ассассинов на съедение Нуреддину? Ты пытался доказать мне, что Орден в этом случае не подвергает себя опасности. Но польза-то в чём?
— Та палица, Жан, не сыграла в твоей судьбе никакой зловещей роли, и ты всё очень хорошо понимаешь. Я считаю, что Нур ад-Дину надо прежде всего разобраться с теми, кто позорит ислам — сирийскими ассассинами и египетскими измаилитами. Разве не польза для тамплиеров, если атабек все свои силы бросит не на вас, а на изменников ислама? К тому же, отдав Нур ад-Дину ассассинов, вы продемонстрируете, что с вами лучше не драться, а договариваться.
— Конечно же, конечно. Нур ад-Дин при нашем попустительстве подчинит исламских отщепенцев багдадскому халифу, объединит большую часть исламского мира, и тогда, обеспечив себе тылы, всей своей мощью обрушится на нас. Так мы сначала выиграем передышку, а потом потеряем всё.
Усама тяжело вздохнул и грустно улыбнулся:
— Куда подевался юный рыцарь, который хотел показать мне Бога-Ребёнка?
— Ты помнишь,
— Я всё помню, Жан.
— Но я и сейчас такой же.
— Да не такой ты. Все мы не такие. Все мы погрязли в политических интригах, разделе сфер влияния и так далее. Заботимся только о власти, о территории. А я вот подумал: если Салах ад-Дин уничтожит в Египте измаилитскую скверну, утвердит чистый суннизм и покорит Каир халифу багдадскому, но не признает над собой власть Нур ад-Дина, это как — хорошо или плохо? Если мы с атабеком действительно сражаемся за веру, а не за удовлетворение собственного властолюбия, значит это хорошо. Какая разница, кто главный в Каире, лишь бы намаз совершался правильно. Но кто же так будет думать в этом мире? Вот и мы с тобой сейчас. О чём мы говорим? Кто кому полезен в удержании или распространении власти. Мы же о главном забываем — о религии.
— В чём-то ты прав, Усама. Орден, к сожалению, по уши в политике. Такова реальность. Но тамплиеры сражаются только за веру и умирают только за Христа.
— Тамплиерам отдают приказы иерархи Ордена, один из которых — ты. Ты отдал бы приказ своим тамплиерам идти вместе с ассассинами против Дамаска? Вместе с омерзительными богохульниками против людей, которые чтут Творца?
— Не хотелось бы.
— Не хотелось бы или никогда?
— Я — ещё не Орден.
— Жан, кто из нас франк? Где твоё прямодушие? Ответь, не виляя, какова твоя личная позиция?
— Храни тебя Бог, Усама, ты — хороший друг. Кто бы мог подумать, что мусульманин будет учить меня религиозной честности. Ты прав, Усама — нельзя забывать о главном.
— А теперь вернёмся к нашим баранам. Ассассины — позор ислама. Заимствуя некоторые ваши идеи, они на глазах превращаются в позор христианства. Разве люди джихада и крестоносцы не должны объединить свои усилия для того, чтобы очистить землю от этой скверны?
— Но, ни король Амори, ни атабек Нур ад-Дин так не думают.
— Позиция атабека — моя печаль, а ты озаботь себя позицией короля.
— Король радуется новым союзникам, как ребёнок новой игрушке. Наши священники пляшут от счастья, ожидая крещение ассассинов. С ними невозможно разговаривать, они ничего не хотят слышать.
— А знаешь, что будет дальше?
— Да, знаю!.. С обращением ассассины будут тянуть. Мы поможем им против Нуреддина. Никакого обращения не будет. И мы на веки вечные запятнаем себя этим богомерзким союзом.
— А ведь ты начал с того, что вы ничего на этой ситуации не теряете?
— Усама!
— Молчу. Но не хочешь ли послушать бывшего ассассина? Это Ахмад, теперь он — правоверный суннит.
Тамплиер, с начала разговора не обращавший на Ахмада никакого внимания, теперь отвесил уважительный полупоклон и спросил:
— Откуда?
— Из Аламута.
— Знал Хасана II?
— Лично — не особо, но присутствовал на провозглашении Кийямы, после чего чудом остался жив.