Рыцари Дикого поля
Шрифт:
— Только то, что, по моим наблюдениям, Кшань выполняет лишь более легкую часть этого ритуала. Более трудная — за вами. Не пытайтесь ввести меня в заблуждение… — прервала она попытку графа возразить. — Мне все известно. Правильно, каждые утро и вечер Кшань сбрасывает эти валуны. Но вытаскиваете-то их из склепа вы. Тридцать три шага… Тридцать три камня. В течение трех лет. Как жаль, что не можете позволить себе обета молчания. Посол как-никак. А то бы так и перемалывали свой грех в камнедробильном молчании склепа, на пару с убийцей-насильником. Хорошая компания подобралась,
— Иногда приходится окружать себя даже такими людьми. И не скажу, чтобы чувствовал себя при этом менее уверенно, чем в окружении некоторых аристократов.
— Ладно, оставим этих двоих, — сухо молвила королева.
— Понятно, Гуго вам понадобился, чтобы заполучить абсолютно надежного владельца ресторанчика. Со всеми выгодами, которые сулит подобное заведение человеку, имеющему отношение к сговорам и заговорам.
— И только лишь?
— С Кшанем тоже ясно. Человек, которого все считают глухонемым, представляет собой почти идеального шпиона.
— Но так было во все времена.
— Остановимся на вас. Не томите меня, граф, — резко предупредила она. — У нас мало времени. Я должна знать, почему вы казните себя этими тридцатью тремя камнями. Кто та, которую изнасиловали и убили вы?
— До убийства дело не доходило, — мягко улыбнулся граф, не исключая, таким образом, возможности изнасилования. — Так, грехи наши мужские… Но дело не в них.
— В чем же тогда?
Граф молчал, и молчание это становилось все более угрюмым.
— Зачем вам это, королева? Вы и так знаете обо мне слишком много.
— Но не знаю главного: что вы пытаетесь скрыть от меня, граф. Мне уже даже не столь важно, что там случилось на самом деле, как, почему вы пытаетесь скрыть это от меня. Неужели я до сих пор не сумела убедить вас, что способна хранить любые тайны?
— Причем хранить их с королевским достоинством. Но эту тайну вам знать ни к чему.
Мария-Людовика проследила, как Кшань поднял очередной камень и медленно понес его к склону. Даже отсюда, на расстоянии, чувствовалось, что с каждым новым камнем искупать свой грех Кшаню становилось все труднее. Она опустила занавеску и прошлась по комнатушке, предназначение которой в здании ей было не совсем понятно. То ли приемная для нежелательных гостей, то ли тайная библиотека. А может, келья?
— Но ведь вы понимаете, что я не смогу соврать и вынужден сказать правду?
— Раньше действительно казалось, что вы не способны лгать мне, Брежи. Теперь я в этом не уверена. Такое множество всяческих тайн окружает вас в этом сокрытом за высокой каменной оградой дворе.
Она уселась в одно из двух кресел и с вызовом взглянула на графа. Единственное окно комнатушки начинало озаряться багровым восходом, совершенно не похожим на теплые весенние восходы их далекой Франции.
— Жду, граф, жду…
Еще почти с минуту понадобилось де Брежи, чтобы собраться с духом.
— Помнишь нашу первую встречу, Людовика? — тяжело опустился он в кресло напротив.
— Это
— Имеет, причем самое непосредственное.
— Тогда помню. В любом ином случае пришлось бы указать вам на то, что вспоминать о подобных встречах не совсем… деликатно, что ли.
— О таких прекрасных встречах всегда надо вспоминать с малиновой тоской. Как о первом свидании юности. Так вот, в ту ночь сюда, в посольство, был подослан убийца. Который должен был убить тебя. Причем сделать это так, чтобы мне потом очень трудно было доказать, что сей тяжкий грех не на моей душе.
Королева едва слышно охнула и, откинувшись на спинку кресла, схватилась за сердце. До сих пор граф считал, что сердце у этой женщины железное.
— Это правда, Брежи? В этот раз ты говоришь правду или снова что-то сочиняешь.
— Я ведь предупредил, что не смогу соврать.
— Кем он был подослан?
— Иезуитами. У них, оказывается, была своя претендентка на королевское ложе.
— Несомненно. Хотя имя этой особы мне пока неизвестно. А вам?
— Увы, тоже назвать его не могу. — Королева не была уверена, что и в этот раз де Брежи не пытается юлить.
— И кто же помешал этому злодею-иезуиту?
— Кшань.
— Кто?! — приподнялась королева.
— Вы не ослышались. Этот уродина с клеймом на челе и отрезанными ушами, Кшань. Он изловил его. Допросил. И к утру удушил. Коронный Карлик появился ранним утром. Он подозревал, что сюда может быть подослан убийца. Но не успел. Вас, а значит, и меня, спас этот литовский татарин Кшань. Мне не хотелось расстраивать вас. А главное, не хотелось, чтобы вы чувствовали себя обязанной этому висельнику. Как видите, в большинстве своем, тайны священны, и не стоит разрушать их святость.
Королева поднялась, вновь отодвинула занавеску и посмотрела на согбенную фигуру человека, ворочавшего огромные камни. При свете кровавой зари он казался одиноким мучеником, забытым Богом и людьми посреди каменной пустыни. Марии-Людовике стало бесконечно жаль его. Причем это уже была не королевская, а настоящая, человеческая, женская жалость.
— Да, Людовика, он удушил убийцу и швырнул туда, в каменный гроб, чтобы на следующую ночь вывезти и похоронить. Уже с благословения Коронного Карлика, охотно отпустившего ему этот «государственный грех».
Королева нервно прошлась по комнатке. Вновь села в кресло. Охватила ладонью чело.
— И вот тогда вы решили, что…
— …более тяжелую, трудную часть этого ритуала искупления стану выполнять я. В знак признательности человеку, спасшему вас, королева.
Мария-Людовика потянулась к графу и повела пальцами по его холодной, влажноватой руке.
— Вы мужественный человек, граф. Мужественный и благородный. Почему вы до сих пор утаивали от меня эту историю? Вы не правы, де Брежи, ох, как же вы не правы! Это совершенно несправедливо по отношению ко мне. Зная о том, почему вы таскаете свои тридцать три камня, помогая этому каторжнику, я относилась бы к вам с еще большим уважением.