Рыцари морских глубин
Шрифт:
— Немного шила ещё осталось… Давай выпьем за тебя, Федя, чтобы настоящим подводником стал!
Тост усатому понравился. Он выпил глоток спирта, занюхал рукавом тельника, с открытым ртом уставился на Гусарова немигающими глазами. Перевёл дух.
— Ладно… Старпом–то что? Навёл порядок?
— А у нас его, что, не было? Порядка этого самого? Да наша лодка три автономки прошла! Приз Главкома ВМФ за ракетную стрельбу брала! Лучшая БЧ-5 на флоте! На рубке знак «Отличный корабль»! Это тебе не порядок на корабле?! А в лодке и тогда, вот как сейчас, всё сияло и сверкало. Куренков увидел, как наши парни целыми днями с кистями да с красками, в солидоле по уши, так перестал на них таращиться.
— Ну, вот, и у вас также всё драют да чистят как у нас на сторожевике…
— Во–первых, не у вас, а у нас… Во–вторых,
Приятель — Федя, не желая спорить, перебил Гусарова:
— С фуфайкой, на которой сидишь, с «комаринкой» этой, так и не пойму, что за история?
— А такая, что и старпом на подъём флага вышел в ней. Прямо–таки полюбил телогреечку.
Гусаров поправил под собой ватник, заткнул вату, вылезшую из дыры на рукаве.
— Недавно ездили с Виктором Викторовичем за грибами. Позабыл он свою «комаринку» у меня в машине. Валялась в гараже. Да вот сегодня прихватил. Сгодилась, видишь на подстилку. А до сей поры не стянуть её было с него. Пристрастился к ней как к родной. Я предлагал ему новый ватник — отказался. «Несподручно, — сказал, — в новом–то. Того и гляди, — говорил, — в краску вляпаюсь в новом. Да и размер маловат. А в старом не боязно. Хоть в аккумуляторную яму, хоть в дизельный отсек».
— Я так думаю, Комар ваш таскал ватник, чтобы своим в экипаже заделаться, — иронично заметил усатый мичман.
— Слушай, Швабра, не буди во мне зверя, не замай нашего старпома, а то, неровен час, за борт сбулькаешь… Не тот человек Виктор Викторович, чтобы такой фигнёй страдать. Скорее, альпак свой новый, кожаный, на белом меху, берёг, боялся в краску замарать. Альпак не просто было подобрать ему — всё маломерки для него оказывались. А ватничек этот широченный как на него сшили… Да… Мужик деловой оказался. Слово держит. За матросов — горой стоит! Короче — зауважали мы Виктора Викторовича. Если пообещал что — выполнит! И не сердитый вовсе, как показался поначалу, а добряк по душе. За то и зауважали. И за ватник этот. Как спустится в лодку, так сразу напрёт его на себя и вперёд! В сапоги яловые переобуется. Морда — во! Носище красный на ней. Пилотка на макушке. Ручищи из рукавов торчат. И вата на локте. Сними с него пилотку — ну, вылитый наш колхозный бригадир дядька Панас! Классный спец! Как погружается, как всплывает! А швартуется — любо–дорого смотреть! «Правый полный вперёд! Левый полный назад! Стоп, машина! Отдать носовой! Отдать кормовой!». Песня! Да… Телогрейку эту в экипаже «комаринкой» прозвали. Скажешь матросу: «Отнеси комаринку в стирку». И матрос знает, о чём речь… На день флота выстроились мы на кормовой палубе. Весь экипаж в белых форменках и тужурках. Брючата наглажены. Стрелки на них — порезаться можно. Бескозырки, медали, кортики золотом горят. Куренков перед строем блестит новым полтинником из чеканки. И кэп уже к трапу подходит. Вахтенный офицер на рубке замер: вот сейчас гаркнет «Смир–рно–о!» И вдруг кто–то опять тихо из строя: «Комар–то наш каков?! Лихой старпом!».
Мичман Гусаров выдернул из–под себя видавший виды ватник. Встряхнул от мусора, как–то по–особенному посмотрел на него и положил на транец шлюпки.
— Давай, Федя, на вёсла. Пора якоря дома бросать. Моя Клавдия заждалась… Заходи вечерком на жарёху…
На мой крючок давно зацепилась мелкая камбала. Леска подрагивала в руке, но я не спешил её поднимать, боясь привлечь к себе внимание мичманов и не дослушать рассказ о «комаринке». Но слушать больше было не кого: шлюпка с полупьяными «сундуками» отвалила от борта плавбазы, скрылась за её высокой кормой.
Я вынул леску из воды, снял камбалу с крючка. Небольшая, размером с ладонь, она чуть заметно шевелила ртом. Но я знал характер этой с виду малоподвижной рыбы. Полежит, притаясь, без движений, а потом как затрепыхается.
Я тихо подошёл к спящему Петру Молчанову. В послеобеденный сон–час друг любил вздремнуть. Раздевшись до трусов, он сладко посапывал на койке. Приподняв простыню, я подложил ему под бок холодную мокрую камбалу, накрыл и удалился в другой конец кубрика.
Не прошло минуты, как раздался вопль, камбала полетела по кубрику, угодила в кого–то. Тот, не раздумывая, запустил рыбёшку в соседа. И понеслась…
Что было дальше, не видел. С хохотом я выбежал из кубрика на верхнюю палубу.
Однако, наскучил я вам «хождениями по мукам». Да и мне пора после «срочного погружения» в парабельскую тину хорошо выспаться.
Где–то сейчас в разных уголках бескрайней России спят или готовятся ко сну бывшие члены экипажа К-136. Невдомёк им, что в этот полночный час на диком безлюдном берегу лежит в палатке и, прислушиваясь к шелесту дождя, думает о них сослуживец.
И на «Радио России», как по заявке, звучит песня о нынешних подводниках.
В ночь приказ тревожит радиоволну, И подлодка в такт качается с волнами, Значит, время уходить на глубину Оставляя дом и небо за спиною. Без меня уснут сегодня города, Лишь любимая не спит у тёмных окон, Я уйду, но я уйду не навсегда, Жди и помни, что любовь не одинока.А не плеснуть ли мне по такому случаю в кружку спиртяшки? Заодно и тело согреется, и душа.
За подводников!
На всех широтах всем штормам назло Этот тост со мною поднимите, Чтобы было одинаково число Погружений и удачных всплытий!Спокойной ночи, друзья! Я не прощаюсь с вами, ибо в моих воспоминаниях до «ДМБ» ещё далеко. И мы не раз встретимся на страницах «Одиночного плавания».
«Саратов»
Старый пассажирский пароход «Саратов», приспособленный под плавучую базу подводных лодок, стоял на якорях в Авачинской бухте. С его дощатой шлюпочной палубы, выскобленной до желтизны, хорошо просматривался весь порт Петропавловска — Камчатсккого. У морского вокзала — белоснежный красавец теплоход «Русь». В левой части морского торгового порта видны причалы угольных складов. За ними, вдали, вечным символом Петропавловска — Камчатского вознёсся к облакам на 2741 метр снежный пик вулкана Авача. Последние 225 лет он бушевал двенадцать раз. Извержение Авачи в 1945 году камчадалы назвали «Салютом великой Победы». Дремлет островерхая гора, сдерживая титанические силы бушующей внутри магмы. Гигантское давление газов растёт, и время от времени толчки землятрясений сотрясают полуостров. Давно к ним привыкли горожане и жители окрестных посёлков. Нет–нет да и качнётся земля под ногами, задребезжит хрусталь в сервантах и на полках баров, загуляют люстры под потолками. И как ничего и не было. Ну, тряхнуло разок, другой. Привычное дело. Камчатка! Хотя вряд ли учёные мужи из вулканологического института точно скажут, какой сюрприз ожидать от Авачи. Заснул ли он совсем или накапливает силушку богатырскую. А ну, как взорвётся всей своей чудовищной мощью, с громовыми раскатами извергая в небо раскалённые камни и пепел. Растекаясь во все стороны, ринутся тогда из кратера потоки кипящей, расплавленной лавы, удушая сероводородом, сжигая деревья и строения. Чёрный горячий пепел толстым слоем покроет город, долины и распадки. Смывая всё на своём пути, в клубах пара понесутся вниз с крутых скалистых склонов стремительные ручьи талой воды. Сажа, угарный дым закроют солнце, удушливый мрак надолго поглотит город и его окрестности. И такое когда–нибудь случится. Сколько бы не зрел нарыв, рано или поздно прорвёт.
А пока курится над Авачей сизый дымок. Вьётся вокруг снежной вершины туман. Северный ветер приносит хлопья лёгкой сажи. Оседая на развешанное после стирки бельё, напоминают они камчадалам: спит вулкан, но может и проснуться.
Постоянно дымит и грозный сосед Авачи — вулкан Коряка. На 715 метров он выше своего огнедышащего собрата. За последние сто тридцать лет усиление его фумарольной деятельности наблюдалось семь раз. Соперничая в силе огненной страсти, величественные гордецы замерли в ожидании: кто рванёт первым?! А ну, как один разбудит другого? То–то будет фейерверчик!