Рыцари пятого океана
Шрифт:
В том же донесении Новиков посчитал нужным поставить руководство дивизии в известность, что летчики вы ражают недовольство старыми машинами, не отвечающими требованиям войны. Мы понимали их правоту, однако новых самолетов у нас пока не было. Федоров, Дмитриев и я не раз звонили и писали в вышестоящие инстанции: дайте технику!
Потеря материальной части в воздушных боях и от бомбовых ударов противника по аэродромам порождала среди некоторой части летного состава уныние и ослабление дисциплины. Поговорив об этом с командиром дивизии,
В землянке было так накурено, что в синем дыму с трудом просматривался тусклый огонек лампы — коптилки. Мой визит, видимо, оказался неожиданным. Смутившись, хозяева поспешно встали, предварительно убрав бутылку со стола.
— Зря прячете, видел, — спокойно сказал я и сел на краешек скамьи, освобожденный одним из летчиков. — По какому поводу банкет?
Все молчат, опустив головы.
— Может быть, и меня угостите? — в шутку спросил я.
— Да ведь не будете пить, — осмелел кто-то. — Самогон.
— Самогон, конечно, не буду. А вы с какой радости пьете его?
— Обидно, товарищ полковой комиссар, — загудело вдруг несколько голосов. — Другие воюют, а мы только в небо глазеем. Хоть бы винтовки, что ли, дали, в пехоту бы пошли.
— Надо будет — ив пехоту пойдем, — говорю им. — Но пока она и без нас обходится.
— Какое там обходится. Бежит — аж пятки сверкают…
— Но — но, не тронь, — заступился кто-то за пехоту. — Она кровью обливается, всюду, где можно, бьет фашистов, а ты сидишь и самогон распиваешь…
— А что же, я виноват, если самолет не дают? Где я его возьму?
Я понимал душевное состояние «безлошадников» и потому не стал их особенно упрекать за выпивку. Только заметил:
— Впредь увижу — пеняйте на себя.
— Да мы только по стопарику, с горя, — сказал за всех сидевший рядом летчик.
— У кого неисправные самолеты? — спрашиваю ребят.
— У меня.
— И у меня, — послышались ответы.
— А вы помогаете техникам ремонтировать их?
Молчание.
— Выходит, с самогонкой управляться можете, а на работу вас нет?! — пристыдил я «безлошадников».
— Извините, — примирительно сказал капитан. — Завтра утром все, как один, пойдем на аэродром.
Я долго разговаривал с летчиками, объяснял им нелегкую обстановку в тылу и на фронте:
— Заводы эвакуируются в глубь страны. В снабжении самолетами неизбежны временные перебои. Поэтому надо быстрее восстанавливать те машины, которыми располагаем.
— Это все понятно, — соглашались летчики. — Но ведь обидно. Душа горит от злости, драться хочется, а мы…
— Наберитесь терпения, — успокаивал я их. — Настанет и ваш черед. Война только что началась.
Прихожу на следующее утро на самолетную стоянку и вижу: вчерашние собеседники уже трудятся.
— Как дела? — спрашиваю их.
— Пока осваиваем смежные профессии, а завтра можно будет лететь.
— Ну вот. А вы загрустили: воевать не на чем…
После этого
Помню, на одном из таких собраний выступил молодой летчик Утюзкпн.
— Самолет, — сказал он, — как живой организм. Когда мотор дает перебои, кажется, и у тебя в сердце какой-то клапан отказывает. Продырявили плоскость — будто тот же осколок через твое тело прошел. Но если все хорошо — душа радуется. Летишь и петь хочется. Так что, товарищи летчики, давайте засучим рукава и поможем нашим друзьям техникам восстановить машины. Глядишь, и «безлошадники» повеселеют, когда снова сядут в кабины своих боевых кораблей.
Прямо с собрания коммунисты и комсомольцы уходили на стоянки и ночью, при свете переносных ламп, начинали восстанавливать и ремонтировать самолеты.
Трудные испытания выпали и на долю батальонов аэродромного обслуживания. На них было возложено боевое обеспечение полков: питание и обмундирование личного состава, подготовка взлетно — посадочных полос, содержание аэродромов в надлежащем состоянии. На их попечении находились также различные склады, техника. Поднять все это хозяйство в короткий срок, перебазироваться на новое место — часто по бездорожью, под бомбежкой или обстрелом вражеской авиации — задача ие из легких.
Я уже рассказывал о батальонном комиссаре Розове. В первый день войны он проявил растерянность, но потом взял себя в руки, и нам не приходилось упрекать его в бездеятельности и малодушии. Но и Розов при всей своей энергии не мог сделать всего, что хотелось: были обстоятельства, которые влияли на ход событий помимо его воли.
Немало хлопот доставляли нам и гитлеровские агенты, наводившие бомбардировщиков на наши аэродромы. Нередко перед вражеским налетом на земле вдруг вспыхивали костры или взвивались в небо сигнальные ракеты.
Однажды солдаты батальона аэродромного обслуживания задержали такого сигнальщика. Случилось это на полевом аэродроме, где формировался 238–й истребительный авиационный полк. Политработник Герасимов, исполнявший обязанности командира, был человеком принципиальным, к врагам и их прихвостням относился беспощадно. Когда к нему привели лазутчика, он строго спросил:
— Костры — твоя работа?
Лазутчик молчал.
— Я спрашиваю, — повысил голос Герасимов, — костры — твоя работа?
Задержанный снова не ответил.
— А может, он по — русски не понимает? — подал кто-то голос.
— Вызовите красноармейца Маскаучависа, — распорядился политработник.
Маскаучавис был комсоргом в роте охраны. Родился он неподалеку от Паневежиса, хорошо знал и местный язык и местные обычаи.
— Спросите его, — указал Герасимов на задержанного, — зачем он разводил костры перед налетом немецких бомбардировщиков?