Рыцари свастики
Шрифт:
Теперь Прункман говорил отсутствующим голосом. Интонации поблекли. Остался лишь сухой, констатирующий текст. Только его глаза по-прежнему были сильно возбуждены, и в них прыгали хищные искорки.
— Знаете, дорогой доктор, я не сомневаюсь, конечно, что вы встретите его извинениями. Но, между нами говоря, кто-то явно ставит вас под удар. Вы ведь прекрасно понимаете, статья Реннтира имеет национальное звучание, он сказал то, о чем думают многие на самом верху. Вы меня, надеюсь, понимаете… Пока только думают, а Реннтир уже высказал их мысли вслух. И как вы думаете, разве они не будут ему благодарны, что он взял на себя роль первопроходца, роль мученика за национальные святыни, поруганные врагом внешним и внутренним? Мне просто жаль вас, мой дорогой доктор. Какая-то скотина, вы извините, но мне так обидно за
Прункман положил трубку и с наслаждением затянулся сигарой.
— Я думаю, у тебя будет с ним недолгий разговор, — сказал он, обращаясь к Реннтиру. — Ему уже, видимо, кто-то звонил из наших. Он до смерти напуган. Говорит, что министр дал им указание провести с тобой профилактическую беседу. Слишком много было возмущенных звонков и писем в ваше министерство по поводу твоей статьи.
— Да, Вернер, а что слышно об этом Биркнере? — спросил Реннтир.
— Наши люди уже занялись им. Правда, эта история с бутылкой бургундского была не очень умно задумана. Но это только начало.
Реннтир посмотрел на часы и встал.
— Ну мне пора идти. Иначе господин Грюне будет волноваться.
— Пока. До вечера. Желаю успеха.
Приобщение к лику посвященных
— Так ты говоришь, не знал, куда тебя усадить. Ха-ха-ха, — сыто смеялся Прункман.
Рассказ Реннтира о его встрече с инспектором Грюне доставлял ему явное удовольствие. Да и сам Реннтир был явно доволен, вспоминая свою беседу с перепуганным чиновником министерства по делам культов. Маленький лысый человечек поспешно вышел из-за своего письменного стола, встретил его у самых дверей и несколько растерянно суетился вокруг столика и стоявших рядом двух кресел, не зная, где лучше усадить приглашенного. Он долго мялся, прежде чем начать беседу, и длинно и нудно заверял Реннтира в том, что он имеет полное право излагать любые взгляды в своих статьях, но некоторых коллег шокирует тот факт, что Реннтир, как преподаватель, может высказывать те же мысли и своим ученикам. Лично он, Грюне, не считает эти взгляды неестественными и даже солидарен с постановкой многих наболевших вопросов, но общественное мнение… К сожалению, они должны с ним считаться.
— Он так и сказал — «к сожалению»? Ха-ха-ха, громыхал Прункман. — Эти гнилые либералы. Они погибнут от своей же нерешительности. Придет время, и мы припомним им все эти беседы. Ну да ладно, ну его к дьяволу, этого Грюне! Он ведь небось до сих пор шею платком вытирает, но зато доволен, выполнил указание министра. «Как же, как же, вызывали, побеседовали, указали на излишний экстремизм. Все в полном соответствии».
Прункман был возбужден больше обычного. Они только что выпили отличный кофе по-турецки и пропустили по две рюмки мартеля. Благостное тепло разлилось по всему телу. Было приятно сидеть в теплом, уютном кафе и наблюдать в окно, как по улице быстро шли люди, поеживаясь от пронизывающего, сырого холода.
— Я предлагаю, Карл, такой план. Сейчас я коротко расскажу тебе о делах, а вечером мы немного развлечемся. Я схожу с тобой на Репербан, давно уже там не был. Согласен?
Реннтир кивнул головой.
— Так вот, слушай. — Прункман наклонился к нему поближе. — У нас уже есть костяк верных людей и сотни три-четыре попутчиков. Грифе, ты ведь знаешь его, он из Немецкой имперской партии, сейчас уехал в имение своего брата в Гессене и там по поручению фон Таддена и Тилена работает над программой. Но главные идеи уже ясны. Мы должны использовать сегодняшнюю ситуацию. Кругом брожение и недовольство. Немцы хотят снова быть сильными. А нас разделили и держат под опекунством. Сейчас, как никогда, высоки акции национализма. Это должен быть наш конек. Если его правильно взнуздать, на нем можно далеко уехать. Суть нашей новой партии — протест растущего национального самосознания. Форма же ее должна определяться вынужденным существованием в условиях плюралистской 10 демократии.
10
Плюралистской —
Последние два слова Прункман выговорил с гримасой отвращения.
— Слова-то какие: «плюралистская демократия» — плюнуть хочется. Но мы реалисты и понимаем, что эту кучу плюралистского дерьма, которую исправно пополняют господа из ХДС, СвДП и СДПГ на протяжении почти двадцати лет, так просто не уберешь с дороги. Пока нужно ее объехать, чтобы прийти к цели. А когда мы будем у власти, мы им покажем нашу постоянную программу.
Итак, национальная идея, облеченная в демократическую форму. Без нее, как без фрака, в приличное общество сейчас не пустят. Скажу тебе по секрету: мы создадим эту партию уже в этом году, не позже осени.
Прункман витийствовал. Глаза его горели, большие крылья носа хищно раздувались. Реннтир следил за его мимикой со смешанным чувством зависти и раздражения. Итак, этот торговец славянскими иконами снова на коне и скликает в поход новое войско. Он уже пытал свое счастье в Немецкой партии, где собрались под одно крыло консерваторы и реакционеры ганзейских городов и правые радикалы из других группировок. Прункман добился там видного положения, но сама партия после недолгого взлета влачила довольно жалкое существование. Теперь Прункман решил испытать новое счастье, на этот раз вместе с лидерами Немецкой имперской партии. Реннтир понимал, что без сильной поддержки извне Прункман не рискнул бы идти на такое дело. Для новой партии было явно недостаточно личного желания, нужна была финансовая база и уверенность в позиции единомышленников из других правых группировок. А это могло быть лишь с одобрения единого центра, о котором все знали и который сам о себе давал всем знать. И он не ошибся. Прункман совсем тихо, одними губами прошептал:
— Мы получили благословение из Парагвая.
— От самого?.. — еле слышно спросил Реннтир.
— Да, — прошелестело в ответ.
Горячая волна прилила к щекам Реннтира. Значит, есть еще бог на небе, он услышал его стенания! Значит, о них помнят те, кто ушел через Альпы, поклявшись в верности тысячелетнему рейху. С такими он готов идти на все, пусть даже с Прункманом, о котором он был раньше не бог весть какого мнения. Но дело не в нем, он только выполняет приказ, так же как и Реннтир. А дальше видно будет. Реннтир пронзительно взглянул на собеседника. Тот смотрел на него напряженно, сжав скулы. Ошибка? Розыгрыш? Самомнение? Нет, Реннтир понимал, все это исключалось. Такими вещами не шутят. Они оба слишком хорошо знали, чем это кончается…
— Я готов, — твердо ответил Реннтир.
— Мы не сомневались в этом. — Лицо Прункмана несколько обмякло, напряжение постепенно исчезало. — Есть первое задание: встретиться с Грифе и помочь ему в разработке принципов нашей программы. Вот телефон, по которому надо связаться. Но об этом должен знать только ты один.
Реннтир взял узкую полоску бумаги, внимательно прочитал ее, бросил в пепельницу и достал свой «Ронсон» 11
11
«Ронсон» — фирма, выпускающая газовые зажигалки.
Репербан
Репербан… Эта небольшая улица в Гамбурге, всего каких-нибудь триста метров, вызывала у Реннтира непонятное противоречивое ощущение. Она была для него эльдорадо запретных желаний, которые он в обычной жизни загонял в глубины своего второго «я», неизвестного для других. Каждый раз, когда он бывал в Гамбурге, его влекло сюда зарево вечерних огней, калейдоскоп обнаженных женских тел в витринах ночных кабаре и баров. Триста метров сплошных искушений, триста метров искусно препарированного секса. Реннтир, воспитанный в суровых традициях «Гитлерюгенда», в жестоком мире СС, в молодости был лишен женских ласк и нежности. Он рассматривал женщину лишь как существо другого пола, не больше. К этой теме он возвращался строго периодически и на весьма короткое время. После войны он женился, чтобы иметь сыновей. Он воспитывал их по своей собственной системе…