Рылеев
Шрифт:
Измайлов взял у Рылеева для напечатания в «Благонамеренном» несколько стихотворений.
Рылеев ежедневно бывал в книжной лавке Ивана Васильевича Оленина, находившейся тогда в Гостином дворе. Эта лавка была своеобразным писательским клубом. Здесь можно было читать разные журналы и газеты. Желающим приказчик подавал обычное в оленинской лавке угощение — квас-пенник и ржаные пироги с луком. В лавке Оленина Рылеев познакомился с Пушкиным, Кюхельбекером, Дельвигом. Пушкину он тогда не очень понравился. Пушкин, как вспоминает Плетнев, «подсмеивался над неумеренными суждениями Рылеева, над его отзывами о европейской политике». Максимализм Рылеева казался Пушкину наигранным, позднее он убедился в своей ошибке. Но после нескольких столкновений в лавке Оленина чуть было не произошла катастрофа — едва не состоялась дуэль между ними.
Пока не коротко,
Здесь же, в лавке Оленина, гостеприимного и просвещенного книгопродавца, Рылеев подружился с двумя молодыми людьми, скромными чиновниками (один — Департамента горных и соляных дел, другой — Газетной экспедиции), Иваном Сниткиным и Гавриилом Крутиковым, начавшими в сентябре 1819 года издавать «Невский Зритель» — журнал, который сыграет в судьбе Рылеева значительную роль. В «Невском Зрителе» будут печататься Пушкин, Глинка, Кюхельбекер, Дельвиг, Григорьев и другие петербургские поэты. Молодые издатели, может быть, не без влияния бесед с Рылеевым, зажглись желанием проповедовать гражданские добродетели — они взяли у Рылеева сатиру «К временщику» и поклялись во что бы то ни стало напечатать ее.
Службу найти не удалось. В феврале 1820 года Рылеев вернулся в Подгорное. 23 мая Наталья Михайловна родила дочь, которая в честь матери Рылеева была названа Анастасией.
Рылеев не сидел сложа руки — что-то писал, конечно, много читал и еще больше размышлял. В свободное время он с удовольствием занимался «хозяйством», то есть ходил на конюшни и в скотные дворы, где разговаривал с работниками, косил траву с мужиками, что вообще не было редкостью для молодых дворян того времени (даже гусар Денис Давыдов вставал в ряд с косарями). Охотился в степном Придонье вместе с Бедрагой и братьями жены. Много ездил верхом. Посещал ярмарки.
Еще весной Измайлов прислал в Подгорное два мартовских номера — пятый и шестой — «Благонамеренного», где были напечатаны стихи Рылеева — две эпиграммы и мадригал под названием «Романс» с повторяющейся в каждой строфе строкой «Как счастлив я!», в котором крайне непритязательная сквозная рифма к «я» («тебя-я», «съединя-я», опять «тебя-я» и еще дважды «меня-я») ничуть не кажется бедной, так как стихи музыкальны, изящны и напоминают лучшие образцы ранней лирики Жуковского нежностью искреннего чувства, приглушенными тонами радости и счастья и вместе с тем — скрытой за видимой простотой сложностью формы. В этих стихах, как и в следующих, элегии «К Делии. Подражание Тибуллу», напечатанной также в «Благонамеренном» (в июле того же года), Рылеев обращается к своей жене со словами любви. В элегии он иносказательно приветствует свое скромное подгорнское бытие:
С тобой мне, Делия, и домик мой убогий Олимпом кажется, где обитают боги; Скудельностью своей и скромной простотой Он гонит от себя сует крылатых рой; И я за миг один, с тобой в нем проведенный, НеНо все-таки на этом «Олимпе» ему было тесно, его тянуло в Петербург — дух бойца-гражданина все более властно призывал его к действию. Нашелся и предлог для поездки — все те же дела Тевяшовых в Сенате, а также поиски службы для себя. Выехал он один, распрощавшись с женой и дочерью-крошкой. На этот раз его резво мчали от станции к станции казенные лошади, и немилосердно прыгала и качалась на лету перекладная тележка…
10
Рылеев появился в Петербурге как раз после возмущения гвардейского Семеновского полка — волна восстаний докатилась до столицы (летом 1819 года в аракчеевских военных поселениях восстали Чугуевский и Таганрогский уланские полки и было арестовано более двух тысяч солдат). Семеновский полк в гвардии был на особенном положении — его шефом был сам император. Единственно только в нем не применялись телесные наказания: лучшей привилегии для тех времен нельзя и придумать — этого добился командир полка генерал Потемкин. Мемуарист Вигель вспоминал, что «семеновед в обращении с знакомыми из простонародья был несколько надменен и всегда учтив. С такими людьми телесные наказания скоро сделались ненужными, изъявление неудовольствия, сердитое слово были достаточными исправительными мерами. Все было облагорожено так, что, право, со стороны было любо-дорого смотреть».
Большинство солдат полка было грамотным, читало журналы и газеты, в чем способствовали им офицеры, среди которых было много будущих декабристов: Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, Трубецкой, Чаадаев, Якушкин, Бестужев-Рюмин, Шаховской. Однако для Аракчеева этот полк был подобен гвоздю в сапоге — он не допускал и мысли, что без палок солдат может быть верным слугой царю. Он был убежден, что офицеры-семеновцы нарочно просвещают солдат, отбивая у них этим охоту к службе и уважение к начальству. Он и его приспешники (а это была довольно большая часть гвардейского офицерства) считали, что Семеновский полк подает дурной пример другим. К императору стали поступать многочисленные доносы. Наконец Аракчеев убедил его, что в полку нужно сменить командира, так как Потемкин не умеет или не хочет бороться с либерализмом солдат и офицеров.
Аракчеев знал, что обстановка благоприятствует его внушениям царю, так как именно в этом году произошли революционные события в Пьемонте, Неаполе, Испании. На конгрессе в Троппау в ноябре этого года было принято решение о «праве вмешательства» союза России, Австрии и Пруссии в дела других европейских государств для подавления в них революций.
Будучи за границей, стараясь навести «порядок» в Европе, царь получал из России одно неприятное известие за другим: офицеры Семеновского полка образовали какое-то подозрительное общество, «артель», вместе обедают, учатся; это его раздражало («Для чего учатся?»). Крестьянские бунты в России, мелкие и крупные, следовали один за другим: в течение только лета и осени 1820 года в Олонецкой, Воронежской, Минской, Тульской, Екатеринославской, Гродненской, Могилевской, Рязанской, Казанской, Тамбовской, Пермской, Тверской губерниях и на Земле Войска Донского. В некоторых губерниях были убиты при этом несколько помещиков. В крестьян стреляли. Их судили, сажали в тюрьму, били кнутом, штрафовали, ссылали в Сибирь…
Были у Александра и семейные неурядицы — великий князь Константин Павлович развелся со своей супругой, великой княгиней Анной Федоровной, и женится на польке, княгине Лович, а так как она не принцесса, то Константин теряет право наследования российского престола, но Константин и не против того, он готов заранее написать отречение…
И вот вести о Семеновском полку. Этот полк, хотя и любимый, вызывал у царя некоторые неприятные воспоминания — ведь именно семеновскими офицерами были убийцы его родителя, императора Павла. Чернить Семеновский полк ревностно помогал Аракчееву и младший брат Александра I — Михаил Павлович, знаток фрунта, бригадный генерал, который, по словам Вигеля, с малолетства не терпел «ничего ни письменного, ни печатного». Он-то и предложил заменить командира Семеновского полка генерала Потемкина неким полковником Шварцем, «чудесным фронтовиком», встреченным им в Калуге где тот забил насмерть половину Калужского гренадерского полка, которым командовал. Михаил Павлович считал, что Шварц «выбьет дурь» и из семеновцев, устранив этим опасность возможного солдатского восстания.