Рылеев

Афанасьев Виктор Васильевич

В 1821 году выступил в Вольном обществе любителей российской словесности с речью «О назначении поэта» Н.И. Гнедич. «Писатель да любит более всего язык свой, — призывал он. — Могущественнейшая связь человеческих обществ, узел, который сопрягается с нашими нравами, с нашими обычаями, с нашими сладостнейшими воспоминаниями, есть язык отцов наших! И величайшее унижение народа есть то, когда язык его пренебрегают для языка чуждого. Да вопиет противу зла сего каждый ревнующий просвещению, да гремит неумолкно и поэзией и красноречием! Пусть он в желчь негодования омачивает перо и всем могуществом слова защищает язык свой, как свои права, законы, свободу, свое счастие, свою собственную славу».

Глинка

выдвинул в Вольном обществе предложение о коллективном создании многотомного исторического повествования о Древней Руси, сочинении типа «Путешествия младшего Анахарсиса по Греции» француза Бартелеми (1716–1795), издававшегося Российской академией в 1800–1810 годы (последний том вышел в 1818 году.).

В романе Бартелеми юный скифский царь, будущий философ, путешествуя по Греции, знакомится со всеми сторонами ее жизни — государственным устройством, бытом и нравами, культурой. Эта книга, очень популярная в России как в переводе, так и на языке подлинника, была талантливой своего рода художественно-исторической энциклопедией. Занимательность изложения сочеталась в ней с глубокой научностью.

Глинка говорил на одном из заседаний Общества: «Великие деяния, рассеянные в летописях отечественных, блестят, как богатейшие восточные перлы или бразильские алмазы на дне глубоких морей… Стоит только собрать и сблизить их, чтоб составить для России ожерелье славы, которому подобное едва ли имели Греция и Рим. Древнейшие русские летописи, рассеянные по разным рукам, любопытнейшие грамоты и записи, погребенные в архивах древних городов и монастырей, старинные предания, песни, стихотворения русские — вот первые источники для исторического путешествия… Тогда увидим мы в сей любопытнейшей книге, как в очарованном зеркале, гражданские законы, воинское искусство, нравы, обычаи, одежду людей и слог — одежду мыслей их… Тогда, конечно, взыграет дух юного россиянина при воззрении на великие доблести и воинскую славу предков».

С 1818 года Глинка был фактически руководителем Вольного общества любителей российской словесности, он возглавлял его левое, сильнейшее крыло и упорно проводил патриотические декабристские идеи.

В 1820–1822 годах в общество пришли будущие декабристы А.А. и Н.А. Бестужевы и А.О. Корнилович. Среди членов общества уже были поэты Боратынский, Дельвиг, Плетнев, Измайлов, Остолопов, Григорьев, В. Туманский. 18 апреля 1821 года Дельвиг предложил принять в члены общества Рылеева. Рылеев прочел на заседании переведенную им с польского языка сатиру Ф.В. Булгарина (уже члена общества к тому времени) и был принят в члены-сотрудники. 2 мая он был приглашен для ознакомления с уставом общества, в связи с чем и расписался в особой книге.

Имя Булгарина, которое мы еще не раз назовем в этой книге, не должно резать ухо: до восстания 14 декабря 1825 года он еще не был осведомителем Третьего отделения.

Булгарин был близко знаком с многими будущими декабристами, в том числе с Рылеевым, с которым он учился в кадетском корпусе, хотя и вышел оттуда на несколько лет раньше. Он печатал стихотворения Рылеева в 20-х годах в своих журналах «Северный Архив» и «Литературные Листки», а Рылеев — прозу Булгарина в «Полярной Звезде». Бывало, они ссорились, и крепко. Но Рылеев ушел из жизни другом Булгарина, с верой в его порядочность. Какое же смятение он внес в душу Булгарина, отвернувшегося от своих друзей в тот роковой день!.. Вечером 14 декабря Рылеев вручил ему на хранение часть своего архива. Булгарин не передал его в Третье отделение — материалы эти были опубликованы в 1870-х годах в журнале «Русская Старина».

…Патриотическое просветительство, которым была пронизана деятельность общества, затронуло самые заветные струны души Рылеева.

Гражданственность —

как категория поэтического, прекрасного, высокий пафос героического и свободолюбивого, поэзия гражданственного примера, — вот о чем стал все больше думать Рылеев.

«Великий гражданин, страстный патриот, защитник народных вольностей — вот герои, которые нужны сегодня русскому читателю», — думал он. Ровесник Рылеева историк Карлейль писал в очерке о Вольтере: «Не осмеянием и отрицанием, но более глубоким, серьезным создается что-нибудь великое для человечества».

Культ героев — творцов истории — вот что стало постепенно захватывать Рылеева. Он, впрочем, думал об этом еще смолоду. Он и сам, если можно так сказать, готовился в герои, к гибели за какое-нибудь правое дело ради Отечества.

В его черновиках стали появляться знаменательные наброски:

…Приветствую тебя, о елавная страна! Свободы колыбель, отечество Вадима! — это след замысла стихотворения о древней новгородской республике. …Они под звуком труб повиты, Концом копья воскормлены, — Луки натянуты, колчаны их открыты, Путь сведом ко врагам, мечи наточены. Как волки серые они по полю рыщут И — чести для себя, для князя славы ищут. Ничто им ужасы войны!

«Слово о полку Игореве». Перевод строфы сделан Рылеевым не по подлиннику, а по изложению Карамзина в третьем томе его «Истории». К сожалению, из этой пробы не выросло рылеевского перевода «Слова». Другая проба — оставленное недоработанным стихотворение о молодом Державине (дума «Державин» появится в следующем году). Рылеев почувствовал, что он наконец подходит к чему-то очень существенному для него — к своей патриотической, вольнолюбивой поэзии.

Этому способствовало и общение его с людьми, с которыми он знакомится в это время.

Например, Александр Корнилович, который был утвержден действительным членом Вольного общества в одно время с Рылеевым. Это был будущий декабрист, товарищ Рылеева по Северному обществу.

Корнилович, украинец по происхождению, окончил в Москве муравьевскую школу колонновожатых, стал офицером Гвардейского генерального штаба и был откомандирован в распоряжение генерал-адъютанта Д.П. Бутурлина, официального военного историка, который направил его в петербургские архивы для сбора материалов. Корниловича увлекла эта работа. Он читал — на десяти языках — документы по истории России с заботой не столько о выписках для Бутурлина, сколько о накоплении собственного архива.

Вскоре он взялся за перо — стал писать статьи по истории России, документальную прозу об иностранцах, путешествовавших по Руси, о русском кораблестроении в XVII веке, о русских царях, временщиках. Создал ряд очерков о Петре I, которыми воспользовался позднее Пушкин во время работы над «Арапом Петра Великого» и «Полтавой».

Как историк, Корнилович нашел свою позицию, свою тему: он выделился среди историков, писавших о Петре I, самостоятельным истолкованием личности царя. Пример Петра доказывал возможность реформ социального порядка, проводимых сверху. Петр производил своего рода революцию в России.