Рынок тщеславия
Шрифт:
Хотя вот уже час накрапывал мелкий дождь, настроение у спрятавшейся под зонтом Валентины Глушенковой было вполне приличным. Причина тому – вовсе не любовь к пасмурной погоде, а милое, забавное существо в сиреневом дождевике, проводившее в песочнице какие-то раскопки.
– Тетя Валя, смотрите, какого я змея откопала! – воскликнула Настя, показывая на здоровенного дождевого червя.
– Какой большой! – удивилась Глушенкова. – И что ты с ним будешь делать?
– Поиграю немного и отпущу, – ответила девочка. – А то его дети, маленькие червячки, начнут волноваться, почему их папа так долго не приползает с работы.
– Молодец, –
Она в точности не знала, ползают ли дождевые червяки на работу и есть ли у них дома и дети. Зато она знала, что с каждым днем все больше и больше влюбляется в Настю. Да и не она одна. Казалось, весь персонал больницы очарован девочкой. Чтобы понять это, стоило лишь взглянуть на ее палату, буквально напичканную игрушками и всевозможными сладостями. Если в армии есть понятие «сын полка», то у Насти был, пожалуй, статус «дочери больницы»!
Впрочем, кроме очарованных и влюбленных, к девочке приходили и иные люди.
Например, опытный репетитор, которого наняли подруги покойной Елены Самохиной. Он готовил Настю к школе. А еще захаживали государственные чиновники. Приходили они не к девочке, а к главному врачу больницы, от которого слышали одну-единственную фразу:
– Настя Самохина серьезно больна и нуждается в длительном стационарном лечении!
Те же чиновники исправно навещали следователя Анатолия Панфилова, интересуясь, когда он наконец закроет дело о гибели Елены Самохиной. Впрочем, они прекратили свои визиты, когда узнали, что дело по факту смерти переквалифицировано в дело об убийстве, из-за чего их служебное рвение также могут переквалифицировать в нечто иное.
Поводом для переквалификации дела стал визит загадочного «человека-горы» и «жучок», который он после себя оставил. Следствие интересовалось не столь его личностью, сколько целями. Что он или стоявшие за ним люди хотели узнать, прослушивая палату шестилетней девочки?
Имелись две более или менее логичные версии. Первая: кто-то хотел выяснить из разговоров милицейских следователей с Настей, как продвигается следствие по делу о гибели ее матери. И вторая: неизвестных могло интересовать, знала ли что-то о смерти матери сама девочка и делилась ли она своими знаниями с милицией.
Впрочем, где-то на периферии сознания инспектора Глушенковой всплывала и третья версия. Валентина пока сама не знала, как ее сформулировать, но была уверена, что в самом скором времени версия обретет четкие контуры. Поводом для новых сомнений стало странное поведение человека, установившего «жучок», – ведь для того, чтобы повесить его на занавеску, вовсе не обязательно было рыться в Настиных вещах. Это можно было сделать, когда палата пустовала, и тогда неизвестные могли бы прослушивать ее хоть до второго пришествия. Но «человек-гора» действовал иначе: он будто нарочно подстроил все так, чтобы Настя увидела его и рассказала взрослым, а те, в свою очередь, – милиции.
Правда, из этого следовала уже совершенная глупость: люди, установившие «жучок», сами хотели, чтобы его обнаружили. Такое в милицейской практике встречалось нечасто! Глушенкова подозревала подруг покойной Елены Самохиной. Учитывая их несогласие с версией несчастного случая, такого рода инсценировка, дающая следователю некий намек, вполне могла бы иметь место.
Пока она размышляла, дождик прекратился. Сложив зонтик и освободив Настю от полиэтиленового дождевика, Валентина спросила:
– А
– Уполз домой, – ответила Настя. – А мы ведь домой не пойдем, мы еще погуляем, да?
– Да, – улыбнулась Глушенкова и поднялась с лавочки.
«Интересно, что Настя называет домом? – спросила себя Глушенкова. – Ведь не больницу же? Или она уже успела с нею сродниться?» От этой мысли защемило сердце, и мозг снова заработал «в сыскном режиме».
В памяти всплыли события сегодняшнего следственного эксперимента, который состоялся утром на платформе «Вознесенская». На него были приглашены те самые свидетели, которые в один голос утверждали, что Елена Самохина сама упала на рельсы. Следователь Панфилов собирался поподробнее проследить, что называется, динамику падения. Вместе с ним надеялась докопаться до истины и Глушенкова.
Прибыв на платформу с небольшим опозданием, Валентина обнаружила там своего друга Анатолия в обществе пятерых свидетелей, которые, как она поняла, стояли на тех же местах, что и в момент трагедии. На месте Елены Самохиной топтался сам Анатолий. Увидев коллегу, следователь очень обрадовался.
– Наконец-то, – сказал он с облегчением. – Я думал, ты не придешь.
– Напрасно думал…
– Встань, пожалуйста, на мое место, – попросил он Валентину. – Будешь изображать Елену Самохину. А я похожу и осмотрюсь немного.
– Хорошую же роль ты мне придумал, – сказала Глушенкова. – Надеюсь, финальную сцену мне исполнять не придется?
– Упаси боже! – ответил Анатолий и принялся бродить вокруг шести неподвижных фигур.
Эксперимент привлек множество зевак, которые с любопытством наблюдали за бесплатным спектаклем. Некоторые перешептывались друг с другом, очевидно догадавшись, с чем это действо связано.
Валентина тем временем присмотрелась к свидетелям недавней трагедии. Ближайший к ней человек стоял слева, метрах в трех. Это был мужчина лет сорока. Из материалов дела она знала, что зовут его Роман Антонович Белиц. Он работал редактором в газете, офис которой находился неподалеку. В тот день Роман Антонович направлялся на деловую встречу, и она, как выяснило следствие, действительно имела место. Да и подозреваемый из него был никакой: подтолкнуть Елену Самохину так, чтобы этого не заметили остальные четверо, он не мог. Единственным человеком, который мог бы, изловчившись, столкнуть Самохину на рельсы, была вторая свидетельница, Капитолина Дмитриевна Звягинцева, ехавшая в тот день по своим пенсионным делам. Она стояла метрах в трех от Елены. Однако Глушенкова никак не могла представить эту интеллигентную шестидесятивосьмилетнюю пенсионерку в роли убийцы.
Свидетелем номер три была Оля Степанова, девчушка лет тринадцати, направлявшаяся в тот момент от подруги домой. Она находилась в четырех метрах слева, да и на роль злодейки в силу своего юного возраста никак не годилась. Четвертый и пятый свидетели – молодожены Лариса и Павел Стариковы – сидели на скамейке метрах в пяти от края платформы, где стояла Елена. В тот день они просто шатались по городу и наслаждались обществом друг друга, что вполне естественно в медовый месяц.
Как ни пыталась Валентина представить, что кто-то из этой пятерки мог незаметно для других помочь Елене Самохиной сделать последний в жизни шаг, ничего не выходило. Такие же тщетные мысленные усилия Глушенкова прочитала и на лице капитана Панфилова.