Рынок тщеславия

Милованов Максим

Тот даже присел на край платформы рядом с местом падения и заглянул вниз в надежде отыскать там углубление, в котором мог бы спрятаться убийца. Но кроме небольшого лоскута фиолетовой материи, валявшегося между шпалами, ничего подозрительного обнаружить не удалось.

Чтобы хоть немного увеличить к.п.д. явно неудавшегося следственного эксперимента, Глушенкова спросила у пенсионерки Капитолины Дмитриевны:

– Вы, случайно, не помните, стоял кто-нибудь еще поблизости?

– Точно не помню… Кажется, за моей спиной стоял какой-то мужчина. Но очень далеко, почти возле самой скамейки, а может, и дальше.

– Мы

помним этого мужика, – поддержали ее молодожены Стариковы. – Он находился буквально в метре от нас.

– А что он делал? – ухватилась за соломинку Глушенкова.

– Ничего, – ответил Павел. – Просто стоял и читал книгу, детектив, кажется. Когда эта женщина прыгнула под поезд, он, по-моему, даже не шелохнулся.

– Он что, не собирался никуда ехать?

– Наверное, он ждал поезда в противоположную сторону, – предположил Павел. – Ведь он стоял ближе к тому краю платформы. Так обычно располагаются те, кому ехать в обратом направлении.

– А куда он девался после происшествия? – спросил капитан Панфилов.

– Уехал, наверное, – предположила Лариса. – Через несколько секунд после этого кошмара подъехал встречный поезд. Скорее всего, он на нем и уехал. Сами знаете, бывают такие люди, которых ничем не прошибешь, им на все и на всех наплевать.

– Да, бывают…

Панфилов выразительно посмотрел на Глушенкову. «Твой ход!» – говорил его взгляд.

Покинув место Елены Самохиной, Валентина подошла к молодоженам и спросила Павла:

– Вы сказали, что женщина прыгнула под поезд. Почему?

– А что же она сделала? – удивился Павел.

– Когда речь идет о несчастном случае, обычно говорят «упала под поезд», а вы сказали «прыгнула».

– Да, нам с Ларисой действительно показалось, что женщина нарочно прыгнула под поезд. Тогда, во время первой беседы со следователем, мы были в шоке от этой жуткой сцены и просто не могли толком назвать подробности. Придя домой, мы начали вспоминать все в деталях и поняли, что стали, скорее всего, свидетелями самоубийства.

– Расскажите об этих деталях, – попросила Глушенкова.

– Мы сразу обратили внимание на эту женщину, – продолжила Лариса. – У нее был такой потерянный вид. Она как-то странно ходила по платформе. Будто искала место поудобнее… чтобы умереть. Я понимаю, что это дико звучит, но именно такое у нас с мужем сложилось впечатление. Женщина сначала стояла почти в середине платформы, потом передвинулась поближе к нам, а когда показался поезд, быстро подошла к тому месту. – Девушка указала пальцем туда, где только что стояла Глушенкова. – Мы с Пашей сначала не понимали, зачем она бродила по перрону. В конце концов, не все ли равно, где умирать. А потом поняли: не все равно! В самом начале платформы, где мы сейчас стоим, это сделать гораздо проще – скорость поезда здесь намного выше, а быстро затормозить он не может.

– Совершенно справедливо, – подключился к разговору Роман Антонович Белиц. – Я тоже много думал об этой трагедии и пришел к выводу, что женщина сама покончила с жизнью. Потрясенный увиденным, я даже написал материал о прогулках. Ведущие психологи утверждают, что вовсе не в квартирах людям чаще всего приходит мысль свести счеты с жизнью, а на свежем воздухе. Именно на улице, где они видят множество, как им кажется, счастливых людей, которым нет до них никакого дела, потенциальные

самоубийцы и решаются на последний шаг. Я с этим выводом полностью согласен! Мне в тот момент поведение покойной тоже показалось несколько странным. У нее была внешность очень больного человека. Кроме того, она выглядела какой-то отрешенной, словно ее загипнотизировали. Такое состояние характерно для самоубийц перед последним шагом. Но вот в чем я не схожусь с молодыми людьми, – он чуть поклонился в сторону молодоженов, – так это в их предположении, что женщина, находясь в явно депрессивном состоянии, способна была логически мыслить и выбирать место для смерти… Я, насколько вы помните, стоял сбоку и мог заметить то, чего, скорее всего, не видели другие. Она упала стремительно. Рывок – и она уже внизу! Как будто ее толкнули в спину. Но мы точно знаем, что толчка не было…

Обдумывая слова наблюдательного Романа Антоновича, Глушенкова ощущала смущение. Как ни странно, версию самоубийства ни она, ни Анатолий Панфилов не рассматривали в качестве рабочей. А почему, собственно? Потому, что оказались в плену штампов. Любящая мать не может покончить с собой и оставить родное чадо сиротой. А если Елене было уже невмоготу? Если болезнь и жизненные проблемы зажали ее так, что мысли о дочери ушли на второй план? Что, если так оно и было?..

«Но ведь и подруги Елены Самохиной ни разу, даже вскользь не упомянули о возможности самоубийства, – подумала Валентина. – Значит, такую возможность исключали не только мы с Анатолием. Да и какие, собственно, проблемы были в ее жизни? Кроме болезни, пожалуй, никаких. А может, мы просто чего-то не знаем?»

Она остановилась и поискала взглядом Настю. Та топталась возле небольшого заборчика, ограждавшего игровые аттракционы.

«Нужны мотивы! – продолжала рассуждать Глушенкова. – Серьезные мотивы. Как для того, чтобы покончить с собой, так и для убийства!»

В этот момент Настя призывно замахала ей руками. Валентина приблизилась к девочке:

– Что случилось?

Давайте вон того зайца выиграем! – предложила Настя, указывая на симпатичного зайчика, висевшего над дверью дощатого домика с надписью «Тир».

– Как это «выиграем»?

– Вы же в милиции работаете. Вас там стрелять учат, чтобы бандитов всяких ловить! Значит, вы сможете мне зайца выиграть. Он здесь уже давно висит. Мне его жалко – он такой мокрый!

– Значит, этот заяц – приз за меткую стрельбу! – догадалась Валентина.

– Да. – Настя бодрым шагом направилась в тир.

Поступь инспектора Глушенковой была не такой бодрой. Она-то знала, как учат стрелять в этой самой милиции! Последний раз Глушенкова стреляла почти год назад, выбив пятью выстрелами по неподвижной мишени всего тридцать очков. Но как объяснишь это маленькой девочке?

Внутри прилично отделанного помещения находился один-единственный пожилой мужчина, в обязанности которого, очевидно, входило заряжать клиентам оружие и следить за порядком.

– Желаете пострелять? – изумленным тоном поинтересовался мужчина, словно все посетители тира предпочитали сыграть в шахматы или покататься на коньках.

– Мы хотим выиграть зайца, который висит над дверью, – объяснила Настя.

– Чтобы выиграть этого зайца, нужно поразить двадцать мишеней подряд. А это нелегко.