Рысюхин, что ты пил?!
Шрифт:
Валериан Елизарьевич ещё довольно долго раскланивался, благодарил публику, благодарил оркестр — и вытащил их всех на сцену, благодарил других участников концерта, и тоже вывел их на сцену… Я испытал желание спрятаться, отсесть на диванчик — так, на всякий случай, особенно когда он начал благодарить автора последних песен, но профессор закруглил тему пассажем «который, к сожалению, по ряду причин не может сейчас выйти на эту сцену». При этих словах Света снова удивлённо обернулась ко мне. Я тихонько шепнул ей на ушко:
— У меня официально траур.
Она на секунду задумалась, и понимающе кивнула. Тем временем профессор закончил раскланиваться и ушёл со сцены. Света тяжело вздохнула и тоже начала
— Света, ты куда? Ты же хотела познакомиться с профессором Лебединским?
— Да, хотела бы…
— Тогда подожди немного, он скоро должен прийти сюда, в ложу.
— Правда?!
— Конечно, зачем мне врать, да ещё так, что это вот-вот вскроется?!
Оставшееся время я провёл, отвечая на многочисленные Светины вопросы о её, как выяснилось, кумире. При этом не кривя душой описывал его исключительно в лестных словах и выражениях. Наконец, минут через пять открылась неприметная дверка в ближнем к сцене торце ложи и в неё протиснулся сам Лебединский. Поздоровавшись за руку с присутствующими мужчинами (за исключением официантов, разумеется) и приложившись к ручке дамам, Света при этом чуть не лишилась сознания, особенно когда я представил её профессору, он поинтересовался впечатлениями.
Несколько минут было посвящено обсуждению концерта и впечатлений от него. Под конец даже Светлана, которую я представил как коллегу по работе в лаборатории, набралась смелости чтобы вставить пару своих восторженных реплик. Также она вспомнила о цветах и вручила их профессору, который принял букет с дежурной благодарностью и, пару секунд побаюкав в руках, пристроил в ту же самую вазу. Но вскоре, выпив по бокалу игристого за успех сегодняшнего выступления, перешли к делу.
Неизвестная пара оказалась директором концертного зала и его супругой, а ложа, собственно, директорской. За номером один числилась ложа Императорская, в которой ни сам Государь, ни его наследники никогда не были и вряд ли будут, но — «так положено». Я испытал лёгкую неловкость от того, что весь концерт игнорировал хозяина ложи, но именно лёгкую — нас ведь не представили друг другу, поэтому я и не имел представления, кто это и не мог заговорить первым со старшими.
Так вот, супруга директора тактично удалилась, уведя за собой и Светлану, чтобы «показать наше заведение изнутри», дабы не мешать своим присутствием. Сам директор остался представлять интересы оркестра, что будет задействован при записи. Содержание пластинки — четыре последних песни концерта — утвердили быстро, затем пошло долгое обсуждение и торг по части тиража, долей, цен и прочего. Я уже на середине «поплыл» от обилия незнакомых терминов и выражений, но профессор бился, как лев и за себя, и за меня. И именно он выбил-таки мне те самые восемьдесят копеек с диска, хотя партнёры начинали с сорока и сам я не выбил бы больше пятидесяти. Насчёт тиража фирмачи признались, что просто физически не могут выдать больше двадцати пяти тысяч в приемлемые сроки — тут и другие заказы, срыв которых чреват штрафами, и необходимость профилактического ремонта части оборудования, и даже дефицит некоторых материалов.
Расходились затемно — хотя это не показатель, темнеет в конце октября рано, перед уходом выпив вместе с вернувшимися дамами ещё по бокалу вина, уже за заключённые соглашения. Света, которую профессор при прощании осыпал комплиментами и вновь облобызал ручку, «цвела и пахла» по выражению деда, пребывая в возвышенных чувствах. Пришлось провожать её до дома, где разрумянившаяся, несмотря на погоду, дама при расставании неожиданно схватила меня за виски и одарила отнюдь не братским поцелуем. Однако!
Встроенные в мобилет часы однозначно свидетельствовали, что до закрытия проходной я на изнанку академии попасть не успею. Устав требовал от студентов ночевать строго на территории
Глава 24
По дороге позвонил домой. Поговорил с бабушкой, обрадовал её, без лишних подробностей, которые не стоило слышать извозчику, новым подписанным контрактом, денег с которого «хватит на долгожданный ремонт». Она поняла, о чём я, но не сразу поверила услышанному:
— Ты про поместье? Про Дубовый Лог?!
— Да, бабуль, именно об этом.
— Но это же…
— Да, я знаю. Думаю, что хватит, с учётом прежних накоплений.
— Ох, вот бы Викеша порадовался… — бабушка вздохнула.
Узнал, что крестьяне, закончив со сбором урожая, завершили и работы по расчистке участка. Всё обкосили, хоть к осени трава и сама полегла, но требовалось убрать и её, и бурьян, вырубили и выкорчевали кусты и лишние деревца. В бывшем доме сумели убрать перекрытия с остатками полов и снять крышу, от дома осталась коробка в три стены (две целых и две половинки), что делать с нею — пока не ясно, нужно вызывать специалистов.
Также наш управляющий добрался всё же до переданной нам по суду компенсации — винокуренного заводика, ранее принадлежавшего Конопельченко. Он там всё осмотрел, поговорил с людьми и сейчас, оказавшись в Смолевичах, настойчиво уговаривал меня восстановить производство. Дело было в отличии оборудования от нашего Курганского заводика. У нас производство шло на упрощённых ректификаторах: колонны содержали малое количество «тарелок» и только три сливных патрубка, с двух из которых отсекались слишком лёгкие и слишком тяжёлые фракции. Также стоял новый, лет пять как установленный, малый ректификатор, с баком на сорок литров, но с полноценной, хоть и небольшой колонной. На нём мы разбирали на компоненты «головы», «хвосты» и фракции, сброшенные с больших колонн, а также получали чистый спирт для вытяжек под настойки. Был и малый перегонный аппарат на водяной бане, именно на нём Егор Фомич и ставил все эксперименты.
Под Осиповичами же стоял один упрощённый ректификатор, подобный нашим, но на пять выходов и два больших перегонных куба с медными змеевиками, один из которых и взорвался, но там пострадала только труба от котла к охладителю. Пробеляков уверял, что именно на этом оборудовании лучше будет гнать новые виды продукции, которые сейчас настаивались в подвалах, частично в Алёшкино, а частично и в Смолевичах.
— Вы поймите, — горячился управляющий, — этот виски — это всё же продукт прямой перегонки, через колонну будет совсем не то, суррогат получится, пусть не все у нас в Великом княжестве распознать смогут. «Сахарная» наша на тот ректификаторе тоже лучше получится, чуть-чуть упадёт выход, но качество можно будет поднять.
— Насчёт качества «Сахарной» — вопрос спорный и чреватый волнениями, поэтому ну его. Насчёт виски — согласен, лучше там. Но вопрос: кто там будет работать, на каких условиях и что будет следить за работами?
Как выяснилось из дальнейшего разговора, стихийное поселение отнюдь не было заброшено. Семейные работники закрывшегося заводика продолжали жить там, пробавляясь продуктами с огородов и дарами леса. Также они, по мнению Егора Фомича и деда, втихаря использовали малый перегонный куб, такой же, как у нас, и, скорее всего, понемногу растаскивали оставшиеся запасы сырья. Наказывать их за это я запретил, да Фомич и сам не горел особым желанием. Не был заброшен и общий дом, где ранее жили работавшие посменно. Кто и зачем использовал его сейчас — неведомо, но он не выглядел пустующим.