Рысюхин, наливайте на всех!
Шрифт:
Так продолжалось до перерыва на обед. По дороге улучил момент обнять мою любимую Мурочку и поцеловать её — не «по-братски» в щёчку, как вчера в гостях или сегодня при встрече, а нормально, хоть и не так крепко и долго, как хотел бы. По дороге в столовую и там во время еды, а мы сели за отдельный столик, Маша в основном пересказывала мне впечатления домашних на мой вчерашний приезд, на самодельный фургон и на рассказ об изнанке. Один только раз спросила, как мне сегодняшняя репетиция, послушала (недолго) комплименты и на этом мои слова в сегодняшнем представлении закончились. Украдкой оглянулся — интерес ко мне со стороны студентов Хозяйственной академии угас, видимо, классифицировали меня как «парня саксофонистки» и сочли тему исчерпанной. Ну-ну.
После обеда
«Да уж, не Розенбаум, совсем не Розенбаум.Но тоже здорово, просто совсем по-другому воспринимается, совершенно другая песня получилась».
После первого прогона пришлось делать паузу, хотел этого Лебединский или нет, но народ загудел в обсуждении услышанного — всё же из присутствующих всё вместе, наверное, никто ещё не слышал. Наконец, Валериан Елизарьевич вышел в центр с микрофоном и, прокашлявшись, воззвал к залу:
— Господа и дамы! Прошу внимания! Эту песню я получил от автора ещё в конце зимы. Как вы понимаете, за полгода он мог получить с ней немало и славы, и денег — но счёл возможным заморозить её выпуск в свет. И я настоятельно прошу всех присутствующих — не распространять её ни полностью, ни частично, а лучше вообще не упоминать вне этих стен. Если не из уважения к позиции автора и моей просьбе — то из нежелания навлечь на себя недовольство как моё, так и обоих ректоров. Лучше две недели потерпеть, чем минимум год страдать. Спасибо, надеюсь на понимание.
Гул голосов на какое-то время усилился, потом понемногу стих и репетиция вернулась в почти нормальное русло. Однако после четырёх прогонов с паузами на разбор ошибок и совещания между преподавателями, профессор махнул рукой и распустил всех по домам до завтра, напоследок напомнив всем о скромности.
В результате у меня появилось время не только обняться с Машей, убегая к поезду, но и провести с ней некоторое время. Для начала подошёл к ней к профессору, огласив там новую идею.
— Маша, если папа захочет устроить в последние дни лета выезд семьёй куда-нибудь на пляж или просто на пикник — можете воспользоваться моим фургоном. Профессор, Маша же сможет, на правах невесты, взять автомобиль на время?
— Не сомневаюсь, что этот вопрос можно решить.
Потом мы с Машей часа два посидели в «нашем» кафе, хотя я, если честно, предпочёл бы театр — но не сезон, увы. Да и времени недостаточно — и так посиделки были прерваны звонком на мобилет Маши с сакраментальным вопросом «Ты где?» от мамы. Кстати…
— Маш, новый мобилет, что ли?
— Да, папа где-то смог добыть.
— Что значит, «добыть»?! Их же в любой лавке связи…
— Это новый, кстати, наш, имперский. Стоит всего восемьдесят рублей, но при этом защищён от прослушивания и может делать так!
Маша откинулась на спинку кресла, держа прибор перед собой вертикально, что-то нажала, и, повернувшись ко мне, показала на экране мою физиономию.
— Он фотографии делать умеет! Можно хранить в памяти целых сто штук! Обещают ещё в будущем возможность пересылать их друг другу — понятное дело, между теми аппаратами, которые это поддерживают.
— Ого! Такое чудо и так недорого?!
— Да, здесь, говорят, один особый растительный макр вместо пяти в обычном мобилете, из которых как минимум один животного происхождения. Но пока их просто так не купишь, всё идёт на нужды армии, СИБ и вот теперь — жандармерии. Их просто очень мало пока делают, но обещают через пару лет запустить в свободную продажу.
— Интересно, где такое делают?
— В Питере, фабрика Крот… Крот…
— Кротовского?
— Да! Ты его знаешь?
— Вроде как чуть ли не самый известный род артефакторов в Империи. Кстати, я грузовики покупаю тоже его производства. И они тоже раз в три-пять дешевле любого конкурента
«Да уж, в конец обнищал граф Кротовский, последний хрен без соли доедает, родовой особняк продал! Что там у него уже всплыло, достоверного? Фабрика мобилетов в столице, автомобильный завод, сталепрокатный, завод электромоторов. По слухам — свой город или даже два на южном Урале. Жуткая нищета!»
Усадил Машу на извозчика, а сам отправился на вокзал. Поезд был не слишком удобный. Отправлялся из Могилёва в семь часов вечера и, несмотря на остановки на каждом углу и часовую стоянку в Осиповичах приползал в Минск в пять утра. Но альтернативой было уезжать в одиннадцать утра с прибытием в Минск в семь вечера, после чего неведомо как добираться домой или ночевать в гостинице, чтобы наутро заняться делами. В любом случае — теряю не меньше суток, так что — буду ехать так. Надо только придумать, где и как провести четыре часа с пяти до девяти утра, когда будет уместно звонить Лопухину.
Ну, что сказать? Доехал. Сосед по купе собрался выходить в тех самых Осиповичах, а через полчаса после этого — заселился следующий, который ехал, я этого знать не хотел, но всё равно узнал, в Молодечно. При этом он раскладывался и укладывался так обстоятельно и кропотливо, словно ехать собирался как минимум до Мурманска через всю Прибалтику и Питер. Стоило ему успокоиться — и вскоре, на получасовой стоянке в Пуховичах, прямо под моим окном какие-то два не слишком трезвых работника стали выяснять отношения между собой и какой-то Марысей. Проводник попытался шугануть парочку — зря. Они тут же соорудили комплот «местные против пришлых» и стали материть проводника на два голоса. Апогея идиотизм достиг тогда, когда эту парочку через громкоговорители стал материть дежурный по станции, а два клоуна орали на динамик, будто он мог их слышать. И тот отвечал так, будто слышал — скорее, разумеется, просто слишком хорошо знал и эту парочку, и их набор аргументов, включая порядок следования. В общем, поезд уже отправился в путь, а со станции доносились раскаты начальственного грома на тему того, что «нехрен всяким дебилам своими воплями мешать спать нормальным людям». Фантастический пример вопиющей (в прямом смысле слова) самокритики. А вскоре после Пухович, казалось — только успели отъехать, а я лишь закрыл глаза, проводник пришёл будить меня, как договаривались — за полчаса до прибытия.
Как-то меня чем дальше, тем меньше привлекает романтика дальних железнодорожных странствий. И аргумент «зато в поезде ты отдыхаешь, а за рулём — работаешь» перестаёт казаться не то, что весомым — в принципе хоть сколько-то адекватным.
В Минске были без опоздания, что парадоксальным образом ничуть не радовало — хотя бы от того, что прибыл поезд в пять, а зал ожидания открывался в шесть. И что делать в течение этого часа? Биржа извозчиков как вымерла, и я их понимаю: с поезда вышло три пассажира, не считая меня, и двое местных тут же ушуршали куда-то во дворы, а третий стал грузить привезённые с собой тюки на встречавшую его ломовую подводу, пока «водитель кобылы» подозрительным взглядом осматривал пустынные окрестности. На всякий случай не стал идти в ту сторону, ибо ну его. Что радует во всей этой ситуации — я налегке. С собой только саквояж, револьвер и — самая примечательная деталь гардероба — меч. И вот что теперь делать?! Сидеть на лавочке в парке? Полиция вряд ли привяжется — меч напоказ явно свидетельствует о дворянском звании, и патрульные вряд ли рискнут делать замечание, но это не факт. Но в любом случае изображать бродягу не хочется. В итоге плюнул на всё, включая минимум десять рублей непредвиденных расходов и двинулся в сторону ближайшей гостиницы, заранее зная, что там будет дорого и бестолково — но всяко лучше лавочки в парке. Заплатив за сутки, что на жаргоне гостиничных деятелей означало «до полудня», попросил разбудить меня в десять и завалился спать, предупредив, что если кто-то будет орать под дверью — пристрелю.