Рысюхин, наливайте на всех!
Шрифт:
Тем временем вальс закончился, профессор подошёл и что-то сказал ведущему. Тот удивился, пытался тыкать пальцем в сценарий, но Валериан Елизарьевич был напорист, и тот сдался. Началось представление участников номера.
— Мы имели удовольствие послушать и посмотреть совместное выступление студентов Могилёвской художественной академии имени Тапирова и вернувшейся к нам Могилёвской хозяйственной академии, под общим руководством профессора Лебединского!
Переждали овации в адрес профессора.
— Вокал — профессор Лебединский!
Новая волна обожания от дам, разумеется.
— Автор вальса — студент второго курса Могилёвской хозяйственной академии, Рысюхин Юрий Викентьевич!
Вышел, раскланялся, удостоившись своей доли аплодисментов. На этом всё должно было закончится, но прозвучало продолжение:
— Соло на саксофоне — студентка четвёртого курса МХАТ, Мурлыкина Мария Васильевна!
Удивлённая Маша вышла вперёд и раскланялась. Общий поклон — всё, отстрелялись! Ура!
Едва мы зашли за кулисы, Маша бросилась ко мне:
— Ну, как у меня получилось?
— Великолепно! Захватывающе и просто неописуемо! Не знаю, как другие — я в полном восторге!
В этот момент к нам подошёл профессор, до того накоротке переговоривший с дирижёром, и бросил короткое и тихое «спасибо». В ответ я прикрыл глаза, принимая благодарность, на чём мы и разошлись — на сей раз.
Маша продолжала:
— Ой, тебя спрашивать бесполезно — тебе всегда и всё во мне нравится! — Мурка коротко клюнула меня поцелуем куда-то между щекой и носом.
— Я на редкость искренен!
— Ладно, сейчас я выпью водички, заскочу в… В общем, задержусь ещё минут на десять-пятнадцать и пойдём искать моих.
— А результаты конкурса?
— Так завтра же! На закрытии бала! Юра, ты меня шокируешь — как можно настолько не знать деталей того, в чём участвуешь?!
— Моё участие закончилось ещё в апреле, с тех пор вместо меня можно было с тем же успехом приносить на репетиции мой портрет.
Маша посмеялась, потом стала серьёзной.
— Зато сегодня ты проявил себя. Если бы не…
Я прижал к её губкам палец.
– А вот об этом мы говорить вслух не будем даже наедине.
Мелькнувшее было на лице удивление сменилось пониманием. Она кивнула и тут же, чмокнув меня в другую щёку, скрылась в дамской грим-уборной.
Потом пошли искать своих. Василиса на этом балу тоже была в особой роли — роли дебютантки, это был её первый «взрослый» бал, весной не хватало возраста. В этом качестве у неё были свои обязанности в виде количества танцев, своя «униформа» — регламентированный цвет и фасон платья. Также были особые требования к украшениям — они не допускались, за исключением того, что казалось причёски — всякие там гребни и заколки, и то только разрешалась только бижутерия, от силы — не крупный жемчуг.
Обо всём этом в ходе поисков рассказала Мурка, как и о том, что раньше регламентировалось поведение, одежда и аксессуары на всех балах, сейчас же строгости распространялись лишь на отдельные, значимые выходы в свет: дебют, первый выход после замужества, в новом статусе, и так далее. Кстати, я не представлял себе, как и где
Василиса была в восторге, разрумянившаяся, глаза горят, вся сияет. Увидев нас, она подбежала и, едва сдерживая крик, воскликнула:
— Маша! Сестрёнка! Ну ты дала! — Вася приняла «позу саксафонистки» и попыталась изобразить звук инструмента через «уауа» и «куа-па-па». — Это фантастика просто была! А когда тебя со сцены представили, я аж почти пищала!
— Если бы «почти», — подключилась к разговору Ира. — Верещала так, что уши закладывало!
— Ну и что? Не я одна, кстати говоря! Юра, ты, конечно, тоже молодец, вообще, но Маша сегодня блеснула, жуть! Смотри, чтобы не отбили! — Василиса засмеялась и закружилась от избытка чувств.
Старшие сёстры смотрели на неё с умилением, видимо, вспоминая себя, а мама пыталась напустить на себя строгость и привести поведение дочки в какое-то подобие «нормы».
Для меня, по сути, это тоже был первый «большой» бал — в Смолевичах такое если и проводилось, то мы либо не участвовали, папа, как вдовец, мог себе позволить игнорировать большинство таких развлечений, либо я не понял, что это был бал. Помню только танцевальные вечера в гимназии, где учителя активно бдели за нравственностью. В общем, танцевал и обнимался с Машей, танцевал — без обнимашек уже — с Ириской, с Васей и с будущей тёщей. Мурлыкин с удовольствием спихнул бы на меня всю женскую часть семейства, но меня на всех не хватало, так что потанцевать пришлось и ему. И если дамы «цеплялись языками» со своими подружками — это воспринималось как подарок судьбы. Нет, с Машей потанцевать я бы не против — но, желательно, наедине.
В общем, когда у Василия Васильевича опустела его фляжка (меня он тоже пару раз угощал), а Василиса полностью выполнила «Обязательную программу» все решили выйти на улицу, проветриться. Я же, воспользовавшись ситуацией, привёл всех к фургону. Вскоре вокруг него развернулся свой кусочек ночной жизни — а на улице как-то незаметно успело стемнеть. Дверь в салон была открыта, подсветка включена в ночном режиме, позволяя видеть всё, что нужно, но не слепя и не превращая ночь в день. Из багажного отделения, помимо напитков, перекочевавших частично в «расходный» холодильник, частично на стол или в руки желающих, извлёк ещё одну дедовскую придумку, которую возил в багажном отделении с момента последней переделки фургона, а именно — складные стулья. Дед говорил, что они «для рыбалки», но и сейчас им нашлось применение.
Мы с Машей сидели на пороге салона, я лениво перебирал струны гитары, невеста прижалась к моему левому боку. Внутри возилась в кухонном уголке Василиса и звенел стеклом Мурлыкин, Екатерина Сергеевна и Иришка устроились в креслах снаружи.
— Хорошо сидим. Как в сказке. Вот, смотри: кругом зачарованный лес (ну, парк за забором и скверик впереди, зато с огоньками на деревьях и фонарями в отдалении), волшебная карета, моя любимая принцесса. Василиса Премудрая что-то мудрит, судя по запаху — с кофе, красота!