Рысюхин, ты что, пил?
Шрифт:
Меня сегодня не ждали, телеграмму перед выездом из города я давать не стал, не был уверен, что в этом есть смысл. Просто вспомнил случай с папиным другом, который как-то вечером постучался нам в дверь и обижался, что мы его не встретили: мол, если видеть не хотим, то так бы и сказали. Хотя вслух этого и не говорил, просто сидел хмурый. Всё разъяснилось буквально через четверть часа, когда пришёл почтальон и принёс его телеграмму, отправленную им из Минска перед отъездом[1]. Сложилось такое ощущение, что телеграмму не передали по радио, а отправили тем же поездом. Когда всё выяснилось, все долго смеялись — кроме почтальона, который
Но тётка Ядя знала бабушку, а может даже и сама была таковой, поэтому уже суетилась здесь, собирая на стол по принципу «что нашла». В ход пошли и запасы из подвала — последняя, и потому очень ядрёная квашеная капуста, нарезанное крупными ломтями начавшее немного желтеть по краям сало, пара ломтей окорока холодного копчения; и покупные продукты — хлеб и сыр; и выращенная бабушкой при помощи её дара первая зелень. Сама бабушкина служанка, которую вполне можно было бы уже звать компаньонкой, суетилась около только-только растопленной плиты. Судя по всему, она собиралась на скорую руку пожарить шкварки и пол дюжины яиц — а то «непорядок», если «молодой хозяин» останется без горячего — то есть, считай, что некормленым. Холодные закуски традиционно были «не в счёт», вне зависимости от количества их и качества. Считалось, что это не еда, а только перекус, для магического превращения второго в первое требовалось подать на стол что-то горячее, не считая напитков: хоть чашка бульона, хоть, как сейчас, яичница.
К моему удивлению, бабушка вынула из буфета и водрузила на стол две серебряные стопки и чуть початую бутылку брусничной настойки. Потом, поколебавшись пару секунд, добавила к этому полуштоф «Пшеничной». Увидев моё удивление, она пояснила:
— Помянем Викешу, сыночка моего, твоего папку.
Пробиваясь через бабушкин прерывистый вздох и грохот посуды от плиты донёсся сдавленный всхлип. Бабушка покосилась на Ядю, поколебалась секунд пять, после чего со вздохом медленно достала третью рюмку и сказала:
— Иди, Ядвига Карловна, помяни и ты. Всё же не чужая ты нам — тридцать лет в услужении, ещё со старого дома. Почти с самого детства. Сколько тебе было, когда к нам попала, пятнадцать, вроде?
— Четырнадцать, Зося Марковна.
— Тем более, Ядя, тем более…
Пока кухарка завершала какую-то загадочную манипуляцию (вот что там можно так старательно делать, если сало уже порезано, а сковорода ещё не нагредась?) и вытирала руки о фартук, бабушка налила все три рюмки. Себе примерно половину, Яде — полную настойки, мне водки. Служанка, подойдя к столу, садиться не стала, чем заслужила чуть заметный одобрительный кивок бабушки. Та произнесла:
— Хорошего тебе посмертия, сынок. Пусть Рысюха примет тебя ласково.
Тётка Ядя лихо махнула свою стопку, закусила капусткой и вернулась к плите, тихо промолвив:
— Покойтесь с миром, Викентий Юрьевич, хороший вы были хозяин.
Я вспомнил, как в первый и единственный раз пил водку — после стычки с крысюками и заранее передёрнулся. Правда, после выпитого потом стало легче, тепло и приятно. Задержав дыхание, сделал глоток из рюмки. На мгновение появилась мысль выпить как следует, чтобы хоть на вечер забыть все проблемы, но в ушах как наяву прозвучал папин голос:
— Запомни, Юрка, водка не решает никаких проблем и никому ни в чём не помогает.
Так что я решил не поддаваться соблазну, хотя бы в память о папе, и ограничиться одной, максимум — двумя рюмками. Бабушка мелкими глотками, морщась выпила налитое себе, а потом вдруг спросила:
— Юра, ты что, уже пил водку?
Пришлось рассказать о том случае в лесу. Я старался делать упор на том, что всё прошло быстро и легко, и совсем не страшно, упирая на то, как выгодно получилось по трофеям и на тупость монстров, которые использовали золотой самородок для метания из пращи. Но бабулю, похоже, провести не удалось. Она у меня далеко не дура и поняла, что если бы всё было так легко и просто, то батя не стал бы меня потом водкой отпаивать. Потом я рассказывал о нашей поездке и обо всём, что случилось в конце её и после того. Только про сотрудничество с жандармерией я пока умолчал — тётка Ядя, подав горячее, так и сидела в сторонке, около разделочного стола и внимательно слушала. Решил, что прежде чем пускать такую новость в массы, надо посоветоваться с бабушкой, как и через кого это лучше сделать. Что утаить не удастся, сомнений не было — до первой телеграммы все эти секреты.
Потом Ядвига всё же ушла к себе, а в воспоминания пустилась бабуля. Она перемежала смешные истории, происходившие когда-то с папой и описания его достижений. Было и смешное, и грустное, и вызывающее гордость. Мы долго сидели на кухне. Бабушка ещё дважды подливала себе по чуть-чуть настойки, я же цедил всё ту же первую рюмку. Расходились мы уже за полночь. Грусть не ушла, но стала какой-то иной, точно, как пишут в книгах — лёгкой и светлой. Хотелось не выть в голос или как-то забыться, а наоборот — сделать что-то такое, чем папа мог бы гордится, если бы был жив.
Бабушка отправилась спать на диван в своём кабинете — сказала, что не хочет в темноте по лестницам лазить, но мне вдруг подумалось, что ей это, наверное, уже просто трудно из-за возраста. Как оказалось, постель мне перестелили ещё вчера, на третий день после моей телеграммы, на всякий случай.
Родная комната показалась какой-то незнакомой, не то из-за темноты, не то ещё по какой причине. Даже не сразу удалось на ощупь раскрыть постель и найти, куда сложить покрывало с неё. В процессе возникла откуда-то мысль, что надо «свет включить». Почему включить, а не зажечь — так и не понял. Опять фокусы дырявой памяти и рваных тонких тел.
Заснул я, вопреки опасениям, практически мгновенно. И сразу понял, что это не сон — я узнал поляну, на которой видел нашу Хранительницу, когда она признавала меня главой рода. Вроде бы тогда было что-то ещё, но что именно — не могу никак вспомнить.
— И не старайся.
А вот и она, моя богиня. Серая, в зимней шубке, несмотря на лето вокруг, Рысь.
— Я закрыла часть воспоминаний до поры. Когда всё вспомнишь — поймёшь, зачем это сделано, я объясняла. Вы, смертные, постоянно везде лезете. Порой это забавно, а порой раздражает, рррр… Умудрились расшатать часть моих блокировок, надо же! В общем, странных воспоминаний и обрывков знаний не пугайся, это нормально, это из-за заплаток на твоей душе. Но ваши фокусы можно и на пользу мне обратить.