Рысюхин, ты что, пил?
Шрифт:
Лозинский перевёл дух.
— В целом же, по сути вопроса… Все те термины, что вы так изобретательно переврали почти до полной неузнаваемости…
— Я по-медицински ругаться не умею, уж простите, — буркнул я себе под нос, но, кажется, был услышан.
— Кхм… Так вот, эти все «медицинские ругательства» означают совершенно стандартные элементы и формации тонких тел, а также их взаимодействие. Интерес коллег и нездоровое оживление вызывали не какие-то серьёзные патологии, а некоторое смещение оных элементов либо степень их сохранности. В целом у вас, на удивление, ничего страшного нет. С учётом обстоятельств — а именно, травмирования едва
Доктор потёр нос, словно бы сомневался, говорить ли дальше, но всё же продолжил:
— Тот же покойник, сравнение с которым вас так напугало — скончался не от «опытов», и даже не во время обследования. Он был доставлен в существенно более тяжёлом состоянии, и там изначально шанс на выживание не превышал одного к двадцати. И характер травм совсем иной, тогда речь шла о мужчине, попавшем под прорыв и которого сильно порвала тварь с третьего уровня изнанки.
— То есть, жить буду?
— Ну, если не станете прикладывать усилий к противному, то при нынешнем состоянии организма — безусловно.
— А дар, точнее, возможность его развития, каналы там, и прочее?
— Ну, право слово, нельзя же настолько не знать теорию! Дар у вас хоть и пробудился на днях, но никакого развития ещё не получил. По большому счёту, ещё и инициации-то полноценной не было. Так что ваши каналы и прочие структуры как были, так и находятся ныне в потенциальном состоянии.
— Ой, точно! Это я перенервничал, наверное.
— Была бы хоть причина, так себя накручивать. Нет-нет, я помню, и свой нагоняй эти «фурлыкулы» у меня получат. Но даже при учёте полученной пугающей информации — уж слишком вы распереживались, право слово.
— Знаете, доктор, у меня к вам ещё есть вопрос, довольно личный. С другой стороны — вдруг это тоже какой-то симптом? Я с момента пробуждения всё колебался, рассказывать вам или нет.
— Заинтриговали, молодой человек, так что — излагайте.
— Вы говорили о провалах в памяти. А они могут быть такими, что я что-то знаю, а откуда это знаю — не помню?
— Я, признаться, с трудом вас понимаю. Что именно вы имеете в виду?
— Ну, например, следы и синяки на локтевых сгибах. Сразу, как увидел, подумал, что это «следы от капельницы». При этом знаю, что капельница — устройство для медленного введения лекарственных растворов внутривенно при помощи иголки, и даже примерно представляю себе, как она устроена: банка вверху, потом маленький сосуд с тремя горлышками, от него трубка к иголке. Но откуда я всё это знаю — вообще никакого представления!
— Да уж, интересный случай. Устройство такое, действительно, существует, правда, в вашем случае не использовалось, это следы от обычных инъекций. Устройство довольно новое, экспериментальное, в Европе и у нас в Империи есть несколько конструкций, правда, все мне известные выглядят несколько иначе. Можно было бы предположить, что вам где-то попался на глаза каталог медицинских изделий. Тот же каталог Погонышева, к примеру. Но вот название «капельница» мне нигде не встречалось. Все, кто в курсе этого изобретения, называют его «устройство для инфузий» или «прибор для вливания физиологических растворов», либо по фамилии автора конструкции, например, «прибор Эрлиха». Хм, «капельница»… Вы знаете, мне нравится название — коротко и по делу, но где вы могли его услышать или прочитать, я не представляю. Знаете что, молодой человек? Вы записывайте, пожалуйста, такие вот внезапные знания. Возможно,
Доктор на несколько секунд задумался.
— Попробуйте вспомнить, знали ли вы это слово раньше, в разные моменты времени. Выясните, когда вы это узнали — сможете определить и источник знаний.
Мы ещё минут пятнадцать-двадцать пообсуждали мои состояние и перспективы, после чего доктор ушёл, оставив меня в намного лучшем состоянии, чем было до обеда. У меня не то от облегчения, не то ещё по какой причине даже родилась одна идея, которой я решил поделиться с вернувшимися соседями.
— Братцы, а ведь вы ещё можете прославиться при помощи вашего «монстра», причём довольно быстро, да и заработать!
— Ага, уже, можно сказать, прославились — на половину гарнизона как минимум.
— И заработаем — взыскание так точно.
Два Семёна дружно вздохнули.
— Да нет же, я в хорошем смысле! У вас в детстве была такая книга — «Сборник народных сказаний» Афанасия… как его там…
— А, да, зелёненькая такая! И что?
— Ну так вы можете сделать почти то же самое! У вас на руках байки и легенды Борисова, собранные, обдуманные и упорядоченные, сами же рассказывали! Остаётся только перевести с разговорного на литературный да переписать набело — и можно нести издателю!
— Ты думаешь?!
— Конечно! Местным, думаю, понравится, что вы интересуетесь их городом и его историей. Перед командованием тоже какое-никакое оправдание: не дурью маялись, а материал к книге собирали и проверяли. А если найдётся среди местных меценат, то и написание второго тома, не связанного с рекой и рыбалкой, авансировать может.
— Хмм… Ну, это надо повспоминать, записать, попробовать…
— А что вам ещё здесь делать неделю или сколько осталось, кроме как страдать?!
— И то правда… Вот, братишка, что значит иметь коммерческую жилку.
— А, кстати, если не секрет, чем вообще на жизнь промышлять собираешься?
— Есть семейное дело. Выпивкой мы занимаемся.
— Чееем?!
— Бровар у нас свой, пивоварня то есть, больше двухсот лет уже, заводик винокуренный и три корчмы.
— Ух ты! Семён, а это полезное знакомство!
— И не говори, Семён!
Я вкратце рассказал об ассортименте продукции, начал было рассказывать подробнее, но был перебит едва ли не хоровым возгласом:
— Хватит! Прекрати, не дразнись! Тут и так «сухой закон», а ещё ты душу тиранишь!
Сошлись на том, что я из дома вышлю им на домашний адрес (тут же мне записанный) образцы продукции «на дегустацию», а сам подумал, что гарнизон — это тоже потенциальный рынок сбыта.
За оставшиеся до выписки дни не произошло ничего интересного или примечательного, за исключением визита жандармов, которые хотели вытащить из меня какие-нибудь ещё приметы или детали касаемо студента, продавшего «чудо-траву» погибшему владельцу взорвавшегося перегонного куба. Но я даже без проблем с памятью ничем не мог бы помочь, поскольку никогда его не видел и знал о нём только со слов покойного Конопельченко. Так что всё, что мог — это ещё раз попытаться вспомнить подробнее его упоминания «студента», хоть эти мои усилия и не имели, как пояснил Мурлыкин, никакого юридического веса, но могли бы помочь в оперативной работе. Но — увы, ничего нового вспомнить не удалось, несмотря на усилия доктора, который дал добро на попытку стимулировать память при помощи разработанного в госпитале оборудования. Только голова разболелась.